иметь и то и другое. Он хотел иметь
Ferrari, и Range Rover, и Aston Martin, и Mercedes, и лимузин,
и водителя,
и яхту,
и вертолет,
и личный самолет. Никто не может находиться одновременно в двух местах, но наступает момент, когда вы хотя бы можете
попытаться это сделать. Теперь я понимаю, что именно с этого момента все начинает лететь в тартарары. Это своего рода помешательство. Вы переступаете черту и продолжаете идти по запретной полосе.
Он хотел все и сразу: владеть акциями и продавать их, баловаться кокаином и метаквалоном, заниматься сексом с женой и с моделью Миллер Лайт, а когда Миллер Лайт стала его женой, он хотел заниматься сексом с ней и с проститутками, или секс-брокерами (надо спросить его об этом, когда наладится беседа и выстроится доверие; до тех пор – ни слова о проститутках и наркотиках).
Я начинаю его раскусывать. Он взбирался на гору. Перешел допустимую грань риска. Обстановка резко изменилась. Он упал.
Совершил преступление, потопил яхту, разбил Mercedes, потерял жену, семью, дома и деньги, загремел в тюрьму – и вот сейчас его освободили, при условии что он выплатит все свои долги, сумма которых приближается к 100 миллионам долларов.
Я начинаю его раскусывать.
Черт! Все-таки я опаздываю.
Что со мной не так? Что не так?
Поезд медленно вползает на станцию.
Но это не моя станция.
Моя – следующая.
Мне нужно было сесть на предыдущий поезд, раньше лечь, раньше встать и вообще жить иначе, по другим принципам.
Что со мной не так?
В животе неприятный холодок.
Почему бы просто не спрыгнуть на этой станции? Если бы я смог спрыгнуть, если бы я смог поймать такси, если бы я выбежал на улицу… Нет, в этой идее есть какая-то проблема.
Проблема есть, но я не могу ее сформулировать, не могу о ней думать.
Проблема.
В чем она заключается?
Мои руки нащупывают карманы, проверяя основной и запасной диктофоны. Мое плечо поправляет ремень сумки, надежно его фиксируя. Меня охватывает сильный, безудержный порыв спрыгнуть. Спрыгнуть, а потом бежать и бежать что есть сил.
Двери открываются.
2
Двери открываются.
Я выхожу из одних раздвижных дверей, а через тридцать три минуты вхожу в другие раздвижные двери – двери гостиницы Chelsea Harbour, закамуфлированного мира денег.
Здесь к вам относятся как к богатому человеку, потому что, если вы здесь (и у вас нет явно выраженных признаков функциональных нарушений), вы как минимум можете быть богаты.
Ранее я сказал, что пишу о богатых людях. Однако никто и никогда не просил меня написать о бедняках. Ладно, ладно, корейцы, с которыми я молился на коленях, были достаточно бедны. У них был маленький дом, очень опрятный и чистый. Возможно, они сделали уборку к моему приходу. Но думаю, что они просто аккуратные люди. Были еще жители трущоб Мехико, но темой моей статьи были трущобы, а не эти конкретные люди. А если точнее, темой моей статьи было перенаселение – скопление большого количества людей в одном месте. Эти люди по каким-то причинам оставили свои фермы, насаждения, лошадей, свой образ жизни, чтобы переехать в город и достичь чего-то большего, но это не сработало, верно?
Раньше журнал Sunday периодически заказывал статьи о бедности.
Сейчас это случается крайне редко.
В той статье я писал о том, что, передвигаясь по городу в направлении трущоб, все больше замечаешь глубину бедности. Через несколько миль исчезают все надписи и дорожные знаки, потому что люди здесь безграмотные. Они построили все эти лачуги и достаточно хорошо их организовали: рядами, как садовые навесы или пляжные бунгало.
Когда я вышел из машины, народ попрятался в свои лачуги, поэтому я сделал несколько снимков и вернулся.
Колоритные снимки социальной нищеты – изобретение СМИ 1970-х годов. При умелом использовании они неплохо привлекают внимание читателей к рекламе. Фотографии открытых шахт, изможденных лиц, убогих жилищ, улыбающихся людей с недостающими зубами и пальцами, огромных груд мусора… Вы понимаете, насколько они огромны, когда видите взбирающихся по ним людей – покорителей мусорных вершин. Глядя на эти снимки, читатели встряхиваются и, возможно, даже испытывают желание обновить свою садовую мебель.
Когда я, взмыленный и зачуханный, ступаю в закамуфлированный мир денег, то не думаю о корейцах, стоящих на коленях в своем маленьком чистом доме, или о мексиканцах, юркающих в свои лачуги.
Я думаю о богачах. Если бы вы захотели сделать моментальный снимок моего отношения к богачам, это был бы самый подходящий момент.
Моя вынесенная вперед нога активирует ультразвуковой датчик. Мои глаза сканируют стеклянные панели. Пространство между панелями увеличивается. Мое собственное отражение исчезает из моего поля зрения, уступая место богатому окружающему пространству.
Моментальный снимок моего разума: я думаю о деньгах, финансовом благополучии, богатых людях – мизерной доли населения мира, но подавляющем большинстве героев моих историй.
Я пишу о супербогатых людях. Иногда о просто богатых. Английское слово rich – «богатый» – произошло от латинского rex – «правитель» (раньше так называли монархов и других верховных руководителей). Со временем rex трансформировалось во французское riche, испанское rico, английское rich и стало означать более высокий уровень благополучия и определенный социальный статус.
Потом идея богатства обрела новый оттенок. В наши дни под богатым подразумевают «плодородный», «продуктивный», «обильный». Бурно развивающийся. Богатая почва дает богатый урожай; богатое место – это источник исследования, прогресса.
Мы считаем, что быть богатым – значит иметь море вещей, и в какой-то степени это верно.
* * *
Пока я иду между стеклянными панелями, сканируя вытаращенными глазами Белфорта, мне на ум приходит похожая ситуация примерно годичной давности, когда я въезжал в Дорсингтон, графство Уорикшир, где находятся владения Феликса Денниса – финансового магната, заработавшего почти 500 миллионов фунтов стерлингов на издании глянцевых журналов. Он прочувствовал огромный, стремительно растущий спрос на гаджеты и нашел способ удовлетворить его, создав международную империю журналов, посвященных всевозможным электронным устройствам, куда позже вклинил фотографии полуобнаженных девушек. Но первоначальная грандиозная идея Денниса, гениальная вспышка озарения, ставшая отправным пунктом к его успеху, представляла собой постер Брюса Ли, который можно было сложить, как карту.
Дорсингтон! Путешествуя по тихой, пустынной дороге, я гадал, где заканчивается сельская местность и начинается Дорсингтон. Я проехал крошечную деревушку, где предположительно родился Уильям Шекспир. Никаких дорожных знаков. Старые дома с соломенными крышами. Кто-то недавно заменил и одинаково подстриг солому на всех домах, что показалось мне необычным. Живые изгороди, слишком аккуратные, чтобы быть настоящими. Но они были настоящими. Кусты с сидящими в них животными. Правда, животные были ненастоящими – бронзовыми.
Я вышел из машины и направился к якобы амбару: даже издалека было понятно, что это не настоящий