Кэрри высвободилась из-под его руки и выбралась из постели. На цыпочках подошла к кроваткам: близнецы мирно спят, личики ангельски беззаботны… Ласковая улыбка заиграла на губах у Кэрри. Дети такие красивые, какова же была их мать? Как она выглядела? Темные волосики и темные глазки, наверное, от нее. В семье Кэлхаун они будут выделяться — полный контраст со всеми другими детьми, те блондины. А у Брайана волосы как хлопок — почти платиновые.
Джейкоб и Ариана в своем роде безукоризненно хороши. Удивительно, что она думает об этих детишках как-то… по-собственнически, будто они ей принадлежат. Окруженные заботой Уилла, они вырастут здоровыми и сильными; непременно станут такими людьми, какими их покойная мать могла бы гордиться. Вот только сейчас научились бы спать всю ночь — это очень помогло бы отцу сберечь энергию, чтобы их вырастить. Но, увы — они заставляют взрослых вставать несколько раз за ночь. А теперь им пора просыпаться — младенцы не могут долго спать. Еще несколько недель пройдет, прежде чем они установят для себя нечто вроде нормального расписания.
В своей спальне Кэрри обнаружила, что щенок исчез. Остается одна надежда — что он нашел дорогу во внутренний двор и не оставил в доме маленьких неприятных сюрпризов. Она надела слаксы цвета сливочного масла и футболку из купленных Уиллом вещей и пошла вниз — через холл на кухню, на манящий запах кофе. Налила из кофейника чашку только что сваренного кофе, сделала глоток, пошла к холодильнику за молоком, щедро добавила, еще отпила и улыбнулась: Эдит определенно умеет так варить кофе, чтобы угодить Уиллу. Стоя у окна, выходившего во двор, и потягивая кофе, Кэрри наблюдала за щенком: носится вокруг, обнюхивая новое место, — хорошенький маленький зверек. Но зачем Уиллу понадобилось при двоих новорожденных взять в дом еще и щенка? Эдит называет дом Уилла «домом сюрпризов» — удачное определение. Быть может, сегодня ей удастся найти причины всех сюрпризов. И захватив с собой кофе, она направилась в прачечную: домоправительница складывала в стопку крохотные ночные рубашонки и ползунки.
— А-а, измученная ходьбой встала. Доброе утро! — Эдит улыбнулась, окинув заспанное лицо Кэрри беглым критическим взглядом.
— Я так плохо выгляжу, Эдит? — улыбнулась Кэрри.
— Нет, вполне прилично, если учесть, что вас, наверно, мобилизовали для укачивания малышей, и вы спали не больше двух-трех часов.
— У меня хватило глупости добровольно взяться за эту работу.
— Ну-ну, все получилось не так уж плохо. — За спиной у нее появился Уилл. — Они и, правда, спали ночью спокойно.
Кэрри оглянулась и отметила, что он принял душ, побрился, надел свежую рубашку и потертые, но чистые джинсы. И вдруг перед глазами у нее вспыхнуло недавнее: он спокойно спит, расслаблен, густые, длинные ресницы не дрогнут, на щеках пробивается щетина… Какой-то нежный, медленный перезвон начался в груди от этого воспоминания. Нахмурившись, она отвела взгляд: не слишком ли быстро проглотила она горячий кофе?
— А я-то надеялась, ты подольше поспишь, — приветствовала она его.
— Да я и собирался. — Серые глаза исподволь наблюдали за ней. — В галерею сегодня мне нужно позже. Но нам надо поговорить.
Кэрри кивнула — наверно, теперь он ответит на ее вопросы. А еще лучше, если расскажет о работе в своих галереях, которую ей обещал. Самое полезное — заняться планами на будущее и не думать о вчерашнем фиаско.
— Да, конечно. Но мне бы лучше сначала пойти посмотреть на малышей, — может, им что-нибудь нужно.
— Я иду к ним, не беспокойтесь. — Эдит держала в руках свежевыстиранные детские вещи. — Мне все равно надо уложить белье. Вы спокойно позавтракайте, а я посмотрю за ними. — На пороге она на секунду остановилась. — Да, кстати, дважды звонила Джинни Кэлхаун, но просила вас не будить. Родственница?
— Моя сестра и невестка Уилла. — Кэрри улыбнулась, представив, сколько вопросов заготовила для нее сестра.
— Ах, так, она сказала, что позвонит попозже.
— Не сомневаюсь, что через секунду, — проворчал Уилл и жестом предложил Кэрри: «Давай выйдем отсюда». — Пойдем завтракать, и я расскажу все, что тебе надо знать, прежде чем звонить Джинни. А она как раз распространит новости, и к концу недели вся семья сюда нагрянет, — закончил он на долгой, страдающей ноте.
Они вернулись в кухню, и, пока он доставал коробки с хлопьями и молоком, Кэрри приготовила тосты. Они ели за столом в залитой солнцем нише окна. Уилл справился первым, налил себе еще чашку кофе и без предисловий перешел к рассказу:
— Джейкоб и Ариана — мои законные дети, но не биологические.
Кэрри отложила треугольный тост, который намазывала клубничным джемом, — он ее больше не занимал.
— Продолжай, — попросила она.
— Их мать, моя жена… — он запнулся на этом слове, словно ему казалось странным произносить его, — Лени Грей, была художницей. Ее работы я представлял в своей галерее. Двадцати лет от роду, блестящая творческая натура. Она рисовала маслом замысловатые полотна — в темных, насыщенных тонах, передавая образы своего измученного воображения. Но вдохновение приходило к ней не всегда, и доход — тоже.
— Она была… несчастна? — вырвалось у Кэрри, и она тут же виновато умолкла и посмотрела на Уилла: Господи Боже мой, ей не следовало задавать такого рода вопросы о его жене.
Но Уилл, кажется, не обиделся, только подумал несколько секунд и слегка нахмурился.
— Несчастна и очень больна. У нее был диабет, и она совершенно не заботилась о себе. Не раз попадала в больницу из-за того, что не следила за уровнем сахара в крови. А когда забеременела, не пошла к врачу из страха, что он порекомендует ей сделать аборт в связи с диабетом. Она была совсем неопытна и впала в панику. К врачу явилась уже на седьмом месяце.
— Она ужасно рисковала. — Кэрри только покачала головой.
— Да, правда. — Уилл смотрел в окно. — Она надеялась, что, родив ребенка, удержит своего возлюбленного — мотоциклиста. От него осталось только имя, под которым он здесь крутился, — Следж. Как только она ему сказала, что ждет ребенка, этот негодяй моментально удрал: вскочил на свой «Харлей» и был таков. Вероятно, где-нибудь в Калифорнии дурачит нежными речами следующую юную, наивную девушку.
Внезапно Кэрри почувствовала острую боль, будто кто-то схватил ее сердце и безжалостно сжал. Она тоже брошена, свежая обида еще живет в сознании. С сосредоточенной осторожностью она подняла чашку с кофе.
— Подонок; представляешь, он не мог вынести такую ответственность. Здоровенный лоб, даже записки не оставил. — Уилл фыркнул от отвращения. — А может, и писать не умеет. Идиот и трус!