Марсия Андес
Бессмертная
Книга 1
Alone
Evanescence – Secret Door (piano instrumental version)
Люди уничтожают себя собственными руками, сдирают кожу, разрывают сердца, словно бешеные голодные звери, убивают друг друга, сражаясь за идеалы других. Люди глупы. Они гоняются за богатством, за властью, за бессмертием. Они уничтожают каждого на своём пути, отчаянно цепляются за прошлое, тонут в своей боли, не желая хвататься за брошенный кем-то круг. Люди ничтожны. Люди прогнили изнутри, покрылись плесенью и желчью, наполнили свою душу известью. Они пьют нефть на завтрак, они пожирают платину и алмазы, они вкалывают в кровь жидкое золото.
Люди рождаются и умирают. Один за другим своими бессмысленными смертями, теряют свои жизни в погоне за счастьем, мучаются где-то в глубинах Ада, мечтая вознестись к небесам. Люди такие жалкие, что и жалеть их даже не хочется. Спешат куда-то, несутся в погоне за временем. А времени-то у них и не было никогда. Серая масса, глупое расписание, мол, встал, сходил в душ, позавтракал, пошёл на учёбу или работу, вернулся делать уроки или отдыхать после дневной смены, лёг спать, а на утро всё по новой. Суетливые твари, не знающие, что такое боль и одиночество, что значит мечтать о смерти, сидя холодными ночами на крышах или перед камином с книгой о вечной любви.
Любовь…
Всё это чепуха, предрассудки, правящие миром. Кто её придумал? Кто первый её испытал? Кто назвал это безумие таким красивым словом? Даже я как-то упустила этот момент, хотя, возможно, меня тогда даже и не было. Хотя иногда мне кажется, что я живу с сотворения миров. Глупости…
Я такая странная. Я такая беспомощная, такая одинокая…
Пальцы скользят по клавишам, создавая смесь звуков, отражающих душу; смесь, способную заставить волноваться, скучать, грустить, смеяться, плакать…
Музыка – одно из немногих достижений человечества, которое я люблю. Эти звуки, эти вибрации воздуха, рождающиеся из обычного нажатия на клавишу рояля, помогают мне продолжать существование, тихо мечтая о смерти.
Он никогда меня не понимал. Он не понимал, какого это видеть, как любимые люди умирают раз за разом, и быть бессильным помешать этому. Он думал, что я везучая, он думал, что сможет забрать хотя бы часть моей боли, которая уже не помещается в мою душу, вытекает, выливается из краёв и уничтожает меня.
Но проблема в том, как бы я не хотела, я не смогу умереть. Я безымянная. У меня нет имени, потому что я позабыла его давным-давно. Я никто, не существую, не могу существовать в принципе. Я просто призрак с твёрдой оболочкой. Я просто «никто». Я бессмертная.
Люди бессмысленные существа, люди жалкие и ничтожные. И я презираю их. Всех. До единого. За исключением одного. Того, кто доказал мне, что люди не безнадёжны. Того, чьё имя я буду помнить сквозь тысячелетия. До самой моей смерти, если, конечно, Господь подарит мне такой подарок. И я тогда, наконец, смогу уйти с чистым одиноким сердцем, внутри которого останется навсегда этот странный улыбающийся парень.
Valentin Boomes – Evolve
Тогда был сезон дождей. Я жила в Германии в Берлине под именем Петра Айнер. Официально мне было 21, и я училась в Берлинской академии искусств. Я училась играть на рояле, хотя в этом не было никакого смысла, потому что я и так всю жизнь провела сидя за ним. Они называли меня гением. Они думали, что я стану следующим Бахом или Бетховеном, однако я и не собиралась. Мне просто нужно было чем-то заниматься, пока моя роль не закончится какой-нибудь нелепой смертью. Я попаду под поезд через несколько лет или же покончу с собой, спрыгнув с крыши, или же сгорю в доме, взорвусь в машине, буду убита бандитом или маньяком, самолёт упадёт, а я случайно окажусь среди пассажиров. Не знаю. Я всегда тщательно продумываю свои смерти, чтобы потом взять новое имя, новые документы и уехать отсюда куда-нибудь в другую страну.
Я стараюсь не сближаться ни с кем, чтобы потом не было больно наблюдать за тем, как они стареют, заводят детей и внуков, умирают. Я перестала подпускать их к себе, чтобы больше не плакать. Время не лечит, никогда не лечит. Шрамы остаются, продолжают ныть в дождливую погоду, напоминают о чём-то хорошем, что я уже и не в силах вспомнить. У меня ведь тоже есть душа, у меня тоже есть чувства, и я тоже могу скучать по кому-то.
И я, как и все, запиваю боль алкоголем и никотином. Каждый вечер субботы и каждое воскресенье.
Таймер на часах пикает, и я чувствую, что время заканчивается. Пальцы соскальзывают с клавиш рояля, и я встаю, хватая ноты. Перемена закончится через пять минут, и начнётся занятие. Я осматриваюсь – в дверях стоят какие-то парни из танцевальной группы и наблюдают за мной. Им нравится, как я играю. Или, может быть, им нравлюсь я.
Я забираю с пола сумку. Цепляюсь за открытый рояль, который жалостливо стонет низкими нотами под моими пальцами, и выпрямляюсь. Парней уже нет.
Я нахожусь в просторном зале, где нет ни стульев, ни столов, лишь чёрный рояль в центре. Такие залы обычно используют танцевальные группы, но один из них принадлежит нам. Я иду к окну и забираюсь на подоконник, ожидая, когда мои одногруппники соизволят прийти. Здесь отличный вид на небо – облака двигаются так свободно и красиво, что я не могу отвести взгляд. Это как мелодия, слушаешь, и не можешь думать ни о чём больше, кроме неё.
Забираюсь с ногами и облокачиваюсь о стену спиной, словно бы я дома на подоконнике с кружкой горячего кофе. Ненавижу кофе. И жить без него не могу.
Мои обтягивающие чёрные джинсы делают мои ноги такими тонкими, что иногда мне кажется, словно они спички. Стоит оступиться на неровной поверхности, огромный каблук туфель сломается, и мои кости раскрошатся, словно рассыпчатое печенье.
Шум в коридоре постепенно прекращается, а я всё смотрю на облака и мечтаю умереть. Каждую секунду, каждое мгновение, но, наверное, моему желанию не суждено сбыться никогда.
Наша преподаватель по игре на рояле, фрау Кельм, говорит, что музыка вечна. Что звуки выскальзывают из инструмента и навсегда осязают в пространстве, и что когда-нибудь изобретут прибор, способный собирать эти частички и воспроизводить заново. Наверное, если его изобретут, я буду вспоминать фрау Кельм, которая впервые заговорила об этом. Если, конечно, она останется у меня в памяти, и я смогу вытащить её лицо из воронки тысяч остальных лиц.
– Знаешь, Петра, – это Крис. Парень, который считает меня своим другом. Парень, который вечно ходит за мной, навязывается, словно у него и других знакомых нет, говорит, что ему нравятся то, как я играю. Мы особо с ним и не общаемся, так, перекинемся парой фраз на парах или на переменах, а вне академии даже не видимся. Иногда он зовёт меня с собой на вечеринки или в клуб, но я всегда отказываюсь. Я не завожу друзей или любовников больше, чем на одну ночь. Я одна. Навсегда. – Я слышал, что у нас новенький. Тоже круто играет, он приехал из Англии.
– Круто. Теперь будешь к нему приставать и, наконец, оставишь меня в покое, – я смотрю на небо. Солнце сегодня холодное, его почти не видно. Наверное, будет дождь.
– Что за ерунду ты опять говоришь? – Крис прислоняется к стене со стороны моей головы и вздыхает. – Мы же друзья. Если ты думаешь, что я с тобой общаюсь, потому что ты супер гений в плане музыки, то ты полная идиотка.
Я смотрю, как очередная туча заволакивает небесный кусочек, и думаю о том, что не взяла с собой зонтик. Обидно.
– Тогда зачем ты ко мне пристал? Нравлюсь? Так и скажи… Потрахаемся и разбежимся.
– Хватит подкалывать, – Крис стукает меня в плечо локтём. – Ты и так ни с кем не общаешься. Не знаю, как у вас там, у гениев, принято, но в одиночестве можно сойти с ума.
Я вздыхаю и прикрываю глаза.
– А мне и одной неплохо. Тебе стоит больше общаться с остальными, а не крутиться возле меня. Одиночество заразно, – я приоткрываю веки и откидываю голову назад.
Зал наполняется студентами, внося в мой мир болтовню и смех. Они расходятся по помещению, кто-то садится на подоконнике, кто-то у стен, кто-то у рояля на полу. Все они достают ноты с сонатой Бетховена, которую нам задали выучить. Я её выучила почти сразу, как она была написана, и помню её до сих пор. Я даже могу сыграть её с закрытыми глазами…
Я достаю из кармана чёрный маркер, признаться, понятия не имею, откуда он там взялся, и пишу в уголке на стекле:
«Одиночество заразно».
Фломастер немного скрипит о прозрачную поверхность, а когда перестаёт, в зал заходит преподаватель. Красивая женщина с тёмным каре и яркими синими глазами. Эти глаза я буду помнить ещё примерно лет сто.
Она проходит к роялю и ставит ноты на подставку. Сегодня на ней чёрная юбка карандашом и блузка. Сегодня она в хорошем настроении. Я могу определять настроение людей по их шагам. Когда им больно, они тихие и медленные. Когда злятся – грубые и тяжёлые. Когда радуются – немного пружинистые. Я даже могу не смотреть на них, я даже и слепой бы выжила…
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](/templates/read-books/images/no-cover.jpg)