всматривался в здания, поражаясь красотой городских ансамблей, вчитывался в вывески с названиями учреждений. На улице Красной на здании Дворца Труда одна из них привлекла особое внимание юноши: «Российский Коммунистический Союз Молодежи. Петроградский губернский комитет». Сразу вспомнился Лефортовский райком, шумные дела комсомольские — братва дружная, до работы жадная, в спорах задиристая. «В Питере, поди, не хуже московских…» — и открыл наобум первую попавшуюся дверь губкома. Надо же такому «чуду» случиться? Только порог переступил, как сразу лицом к лицу с Рывкиным столкнулся.
— А, «заяц» московский, объявился! — обрадовался Оскар. — Да, ты никак ранен был? Герой! А меня вот Центральный Комитет партии отозвал. Снова в Цекамол вернулся. Ты-то чего в губком пришел, демобилизовали, что ли?
Рывкин быстро переглянулся с коренастым юношей в форме красного командира и боевым орденом на френче.
— Образование-то у тебя какое, фронтовик?
— Три класса «цепеша», — выпалил Саша озорно. — Церковноприходской школы, то есть… И, вдруг спохватившись, что не все выложил из своих «университетов», добавил: «А еще в 33-м пехотном полку прошел 96-часовое обучение…»
— Не тужи, парень. Я тоже ее самую, «цепеша», кончал. За три года наскреб учебных едва-едва восемь месяцев. Зимой ходить не в чем было; босиком пять верст по снегу не находишься… Давай знакомиться: Петр Смородин.
— Знаешь, Косарев, этот Смородин — настоящая легенда среди питерских комсомольцев, — вступил в разговор Рывкин. — В ноябре восемнадцатого года в бою под Нарвой Петра тяжело контузило. Больше суток валялся он без сознания. Отвезли его в лазарет, а Смородин удрал из него, прослышав, что в Питере открывается городская конференция Союза молодежи (Петр был одним из его организаторов). А по городу тем временем слух прошел, что погиб наш славный боевой друг Петя Смородин в бою. Открыли ту конференцию вставанием в память погибших за власть Советов. Среди них помянули и Петра. А он вошел в зал позже других, неопознанный: с перевязанной головой, кустистыми усами и роскошной каштановой бородой. Послал в президиум записочку, дескать, раненый фронтовик просит слово без очереди. А когда на трибуне появился, сбросил папаху и как рявкнет командирским голосом: «Вы что, черти драповые, панихиду по мне устроили? Я вам еще покажу, где вы плохо работаете!» Зал тогда долго гремел от хохота и аплодисментов: «Ну, Петя, вот отмочил…»
Петр между тем говорил по телефону.
— Ты чего, Рывкин, из меня икону делаешь? — Смородин погрозил Оскару увесистым кулаком, а тот продолжал свое:
— Знаешь, что Петр ответил, когда ему нагоняй сделали за то, что долго не приезжал на вручение ему ордена Красного Знамени?
— ?..
— Коммунист не за награды сражается, а за идею!
Тут Смородин вскипел не на шутку:
— Хватит байки рассказывать. Ну, было такое, тебе-то что? Будешь дальше мой портрет разукрашивать, я тебе, Оскар, как блудливому мальчишке уши надеру… Не посмотрю, что ты у нас главный секретарь в комсомоле! Помнишь, как канавинские пацаны Шацкина по тому месту, где спина завершает свое благородное название, отшлепали?
Этот случай «ветераны» в комсомоле помнили хорошо. Ранней весной 1918 года Лазарь Шацкин приехал в Нижегородскую губернию создавать союз молодежи. Явился он сперва к канавинской молодежи расфуфыренный: в шляпе, накрахмаленной сорочке с галстуком. Такой наряд молодым канавинским рабочим в диковинку не был. Сами пофорсить умели в праздники. А тут московский агитатор за союз, да в таком наряде прикатил… Не сдержались они. То ли шутки ради, то ли «проучить» на всякий случай решили московского франта. Об этом никто толком не мог потом рассказать. Только стянули канавинские озорники с Лазаря модные брюки, повалили его на спину, «салазки» сделали и наподдавали ему шлепков… Сами же надели эти брюки на Шацкина, пуговки аккуратно застегнули и сели как ни в чем не бывало слушать агитатора. Только пришедший в себя от такого приема Лазарь начал про союз рассказывать, как разразился хохот. Все смеялись, а Шацкин громче всех. Это и спасло положение и его авторитет. Союзы рабочей молодежи на заводах Канавина вскоре были созданы.
— Ну, теперь действительно хватит байками заниматься. Давай, Оскар, о парне подумаем. Может, направим его на курсы в школу политграмоты? Ты, Сашка, партийный?
— Большевик!
Вступил Косарев в ряды Российской Коммунистической партии в 1919 году, в дни партийной недели. От вступающих в РКП(б) не требовалось тогда никаких рекомендаций. В «Общеагитационной листовке ЦК РКП(б) в связи с партийной неделей» так и было сказано: «Рабочим, крестьянам, красноармейцам, матросам — дорога в нашу партию!
Товарищ! Если у тебя на руках есть мозоли, значит, тебе никакой рекомендации не требуется».
У Косарева было все: и мозолистые руки, и место в строю вооруженных защитников социалистической Отчизны.
Косареву шел шестнадцатый год, когда он стал коммунистом.
…Вот и отгремели бои за Питер. Отшумели самые сильные грозы гражданской. Комсомолу нужны были политически грамотные вожаки. А тут как раз Петроградский губком комсомола открыл районные трехмесячные школы-курсы политической грамоты.
— Ну, секретарь ЦК, — обратился Смородин к Рывкину, — направим Косарева учиться, или он вместе с тобой в Москву вернется?
Желание и реальная возможность учиться взяли верх.
Саша попал в Нарвско-Петергофскую районную школу. Жил со всей комсой в общежитии, коммуной. Все-то у них было общее: и скудный паек, который сдавали в общий котел, и книги, и даже пара относительно сносного, «выходного» обмундирования — одна на всех. Щеголяли в ней по улицам Питера по очереди.
В редкие дни отдыха Саша без устали колесил по городу. С интересом наблюдал, как Марсово поле из пыльного военного плаца превращается в нарядную площадь-сад. Он и сам участвовал в этом превращении — на коммунистическом субботнике 1 мая 1920 года.
Здесь, на площадке между гранитными стенами, сошлись пути многих героев гражданской войны, пламенного большевистского агитатора В. Володарского, председателя Петроградской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией М. С. Урицкого, предательски убитых правыми эсерами, многих других славных сынов молодой Республики Советов. Часами бродил Косарев по Петропавловской крепости. Пробирался в Кронштадт и зачарованно любовался крейсером «Аврора».
Такие экскурсии по городу как бы дополняли обучение на курсах. Учился Саша прилежно. В школе читали не только доклады о текущем моменте. Их Косарев и раньше наслушался: в комсомольской ячейке, на фронтовых биваках. Те докладчики были ораторами пламенными. Слова