1908–1909
«Вы помните о городе, обиженном в чуде…»*
1
Вы помните о городе, обиженном в чуде,Чей звук так мило нежит слухИ, взятый из языка старинной Чуди,Зовет увидеть вас: пастухС свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),Молочный скот с обильным выменем,Немного робкий перейти реку, журчащий брод…Все это нам передал в названье чужой народ.Пастух с свирелью из березовой корыНыне замолк за грохотом иной поры.Где раньше возглас раздавался мальчишески-прекрасных труб,Там ныне выси застит дыма смольный чуб.Где отражался в водах отсвет коровьих ног,Над рекой там перекинут моста железный полувенок.Раздору, плахам вчера и нынче город – ясли,В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли.Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой.Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?В прежних сил закатК работе призван кат.А впрочем, всё страшней и проще:С плодами тел казненных на полях не вырастают рощи,Казнь отведена в глубь тайного двора.Здесь на нее взирает детвора.Когда толпа шумит и веселится,Передо мной всегда казненных лица.Так и теперь: на небе ясном тучка –Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!
2
В тебе, любимый город,Старушки что-то есть.Уселась на свой коробИ думает поесть.Косынкой замахнулась – косынка не простая:От и до края летит птиц черных стая.
1909
«Могилы вольности Каргебиль и Гуниб…»*
Могилы вольности Каргебиль и ГунибБыли соразделителями со мной единых зрелищ,И, за столом присутствуя, они бМне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»Боец, боровшийся, не поборов чуму,Пал около дороги круторогий бык,Чтобы не вопрошающих – к чему? –Узнать дух с радостью владык.Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,Пару рассеянно-гордых орлов,Ветер, неосязуемый для нас и тих,Вздымал их царственно на гордый лов.Вселенной повинуяся указу,Вздымался гор ряд долгий.Я путешествовал по КавказуИ думал о далекой Волге.Конь, закинув резво шею,Скакал по легкой складке бездны,С ужасом в борьбе невольной хорошея.Я думал, что заниматься числами над бездной полезно.Невольно числа я слагал,Как бы возвратясь ко дням творенья.И вычислял, когда последний галлУмрет, не получив удовлетворенья.Далёко в пропасти шумит река,К ней бело-красные просыпались мела.Я думал о природе, что дикаИ страшной прелестью мила.Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степейПохожа на один божественно-звучащий стих.И в это время воздух освободился от цепейИ смолк, погас и стих.И вдруг на веселой площадке,Которая на городскую торговку цветами похожа,Зная, как городские люди к цвету падки,Весело предлагала цвет свой прохожим, –Увидел я камень, камню подобный, под коим пророкПохоронен, – скошен он над плитой и увенчан чалмой.И мощи старинной раковины, – изогнуты в козлиный рог,На камне выступали; казалось, образ бога – камень увенчал мой.Среди гольцов, на одинокой поляне,Где дикий жертвенник дикому богу готов,Я как бы присутствовал на молянеСвященному камню священных цветов.Свершался предо мной таинственный обряд.Склоняли голову цветы,Закат был пламенем объят,С раздумьем вечером свиты…Какой, какой тысячекост,Грознокрылат, полуморской,Над морем островом подьемлет хвост,Полунеземной объят тоской?Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,Ныне уже умерший, но, как и раньше зоркий, камень.Цветы обступили его, как учителя дети,Его – взиравшего веками.И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяномИ, как Садко, берет на руки ветхогусли, –Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,В нем жизни сны давно потускли.Так, среди «Записок Кушетки» и «Нежный Иосиф»,«Подвиги Александра» ваяете чудесными руками, –Как среди цветов колосьев –С рогом чудесным виден камень.То было более чем случай:Цветы молилися, казалось, перед времен давно прошедших сломО доле нежной, о доле лучшей:Луга топтались их ослом.
Здесь лег войною меч Искандров,Здесь юноша загнал народы в медь,Здесь истребил победителя леса ндравИ уловил народы в сеть.
16 сентября 1909
«Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды…»*
Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды,Круглообразные кибитки,Моря овец, чьи лица однообразно-худы,Огнем крыла пестрящие простор удоды –Пустыни неба гордые пожитки.Так дни текли, за ними годы.Отец, далеких гроза сайгаков,Стяжал благодарность калмыков.Порой под охраной надежной казаковУглублялся в глушь степную караван.Разбои разнообразили пустыни мир,И вороны кружили, чуя пир,Когда бряцала медь оков.Ручные вороны клевалиИз рук моих мясную пищу,Их вольнолюбивее едва лиОтроки, обреченные топорищу.Досуг со мною коротая,С звенящим криком: «сирота я»,Летел лебедь, склоняя шею,Я жил, природа, вместе с нею.Пояс казаков с узорной резьбойМне говорил о серебре далеких рек,Порой зарницей вспыхнувший разбой, –Вот что наполняло мою душу, человек.
1909
«Я не знаю, Земля кружится или нет…»*
Я не знаю, Земля кружится или нет,Это зависит, уложится ли в строчку слово.Я не знаю, были ли моей бабушкой или дедомОбезьяны, так как я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы СолнцеИ жилу моей руки соединила общая дрожь.Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобщился вселенной.И я хочу верить, что есть что-то, что остается,Когда косу любимой девушки заменить, например, временем.Я хочу вынести за скобки общего множителя,соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль.
<1909>
«Город, где люди прячутся от безумия…»*
Город, где люди прячутся от безумия,И оно преследует города, как лицо убитойС широко раскрытыми зрачками,С немного приподнятыми кудрями.Город, где, спасаясь от сластолюбивых коз,Души украшают себя шипамиИ горькими ядами, мечтая стать несъедобными.Дом, но красивое, красивое где?Город, где в таинственном браке и блудеЛюда и вещиЗачинается Нечто без имени,Странное нечто, нечто странное…Город, где рука корзинщикаОстругивает души от листьев и всего лишнего,Чтобы сплести из них корзинуДля ношения золотистых плодов? рыбы?Или грязного белья каких-то небесинь?Что тонко ощущено человеком у дальнего моря,Возвещающим кончину мираС высокой сосны,Так как уходит человекИ приходит Нечто.Но таинственным образомКолышки, вошедшие в корзину,Относятся надменно над вольными лозами,Так как признали силу плетущих рук за свою собственную.Город, где…
<1909>
Заклятие смехом*
О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,О, засмейтесь усмеяльно!О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачейО, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!Смейево, смейево,Усмей, осмей,Смешики, смешики,Смеюнчики, смеюнчики.О, рассмейтесь, смехачи!О, засмейтесь, смехачи!
1909
Погонщик скота, сожранный им*
В ласкающем воздуха леготе,О волосы, по плечу бегайте.Погонщик скота Твердислав,Губами, стоит, моложав.Дороги железной пред ним полотно,Где дальнего поезда катит пятно.Или выстукивай лучше колеса,Чтоб поезд быстрее и яростней несся,Или к урочному часу спешиИ поезду прапором красным маши.Там, за страною зеленой посева,Слышишь у иволги разум напева:Юноша, юноша, идем, и тыМне повинуйся и в рощу беги,Собирай для продажи цветы.Чугунные уж зашатались круги.Нет, подъехал тяжко поезд –Из железа темный зверь, –И, совсем не беспокоясь,Потянул погонщик дверь.Сорок боровов взвизгнуло,Взором бело-красных глаз,И священного разгулаТень в их лицах пронеслась.Сорок боровов взвизгнуло,Возглашая: смерть надежде!Точно ветер, дуя в дуло,Точно ветер, тихий прежде.Колеса несутся, колеса стучат:Скорее, скорее, скорей!Сорок боровов молчат,Древним разумом зверей урчат!И к задумчивому воюПримешался голос страсти:Тело пастыря живоеБудет порвано на части.
<1909–1910>