— Сэр, — тихо говорит Хоувелл, — могу я предложить вам мой плащ? Дождь…
Пенгалигон предпочитает не идти на мировую:
— Я уже глубокий старик?
Роберт Хоувелл возвращается в лейтенанта Хоувелла:
— Не хотел обидеть вас, сэр.
Уэц кричит, впередсмотрящий отвечает, канаты натягиваются, лебедки скрипят, дождь льет.
Высокий, длинный склад на Дэдзиме с опозданием рушится, во все стороны разносятся грохот и скрежет.
— …и я обнаруживаю, что заблудился на вражеском корабле, — продолжает рассказывать Рен, — в темноте, в дыму, в суматохе. Тогда я натянул на лицо капюшон, взял лампу и полез за пороховой обезьяной[118] вниз, к складу пороха, — там было темно, как ночью — залез на канатный склад, рядом с пороховым, и там притворился жуком — пожарником…
Вновь появляется Уолдрон.
— Сэр, орудия готовы ко второму залпу.
«Распрямитесь, как морские офицеры… — думает Пенгалигон, наблюдая за де Зутом и Маринусом.
…хоть погибнете, как морские офицеры».
— Десять гиней, мистер Уолдрон.
Уолдрон исчезает. Сквозь шум внизу доносится его крик: «Ну‑ка, врежем им!»
Время растягивается. Заряжающие кричат: «Готов!»
Запаленные пороховые заряды с грохотом посылают ядра по прекрасным, ужасным, воющим дугам…
…в крышу склада, в стену, и одно ядро пролетает в ярде от де Зута и Маринуса. Они падают на пол смотровой площадки, но все остальные ядра пролетают над Дэдзимой…
Остров застилает влажный дым, наконец, ветер уносит его.
Грохот доносится до корабля, словно пронзительно завизжал тромбон или, переламываясь, повалилось большое дерево…
…доносится из‑за Дэдзимы устрашающий шум разваливающихся бревен и камней.
Де Зут помогает Маринусу встать, тот потерял свою трость: они смотрят на сушу.
«Смелость заклятого врага, — думает Пенгалигон, — неприятное открытие».
— Никто не обвинит вас, сэр, — говорит Рен, — что вы никого не предупреждали.
«Сила — это человеческое средство, — думает капитан, — создания будущего…
— Эти средневековые азиатские пигмеи, — заверяет его Катлип, — не забудут этого дня.
…но его создание, — он снимает шляпу, — иной раз идет само по себе».
Жуткий крик доносится с пушечной палубы.
Пенгалигона мутит, потому что он со всей определенностью знает причину: кто‑то поймал отдачу.
Хоувелл спешит к люку, чтобы узнать, в чем дело, но ему навстречу уже вылезает голова Уолдрона.
В глазах старшины отпечаталась ужасная картина случившегося внизу. «Еще один, сэр?»
Джон Пенгалигон спрашивает:
— Кому досталось, мистер Уолдрон?
— Майклу Тоузеру. Крепежной веревкой чисто срезало…
Резкие всхлипы и приглушенные крики с пушечной палубы обтекают его спину.
— Вы полагаете, ногу придется ампутировать?
— Она уже отлетела, сэр, да. Беднягу понесли к мистеру Нэшу.
— Сэр?.. — Хоувелл, уже знает Пенгалигон, сейчас попросит разрешения спуститься к Тоузеру.
— Идите, лейтенант. Вы не станете возражать, если я все‑таки одолжу у вас плащ?
— Нет, сэр, — Роберт Хоувелл отдает плащ капитану и уходит вниз.
Гардемарин помогает Пенгалигону надеть плащ, от которого еще пахнет Хоувеллом.
Капитан поворачивается к Сторожевой башне, пьяный от злобы.
Башня стоит, как и люди на смотровой площадке, и голландский флаг все так же развевается.
— Продемонстрируйте наши карронады. Четыре расчета, мистер Уолдрон.
Гардемарины переглядываются. Майор Катлип шипит от радости.
Малуф тихо спрашивает Толбота: «Карронады разве не дают отдачу, сэр?»
Пенгалигон отвечает: «Они предназначены для близкого боя, да, но…»
Де Зут, видит он, смотрит на него в подзорную трубу.
Капитан объявляет:
— Я хочу разорвать этот чертов голландский флаг в клочья.
Дом на горе выплевывает маслянистый дым в плотный, пропитанный дождем воздух.
Капитан думает: «Я хочу разорвать тот чертов голландский флаг в клочья».
Четыре артиллерийских расчета неуверенно вылезают на верхнюю палубу: по лицам видно, что они еще не отошли от увиденного. Они отодвигают панели фальшборта квартердека и устанавливают короткоствольные карронады на колесах.
Пенгалигон приказывает:
— Заряжайте цепными ядрами, мистер Уолдрон.
— Если мы будем целиться во флаг, сэр, тогда… — старшина — артиллерист Уолдрон указывает на Сторожевую башню, в пяти ярдах ниже флагштока.
— Четыре конуса свистящих, визжащих цепей… — майор Катлип сияет, как возбужденный распутник, — …и зазубренные звенья металла сотрут улыбки с этих голландских рож…
— …а рожи — с их голов, — добавляет Рен, — и головы — с тел.
Подносчики уже вылезают из люка с пороховыми зарядами.
Капитан узнает в одном Моффа, парнишку из Пензанса. Тот бледен как мел.
Порох засыпается в короткие, толстые жерла, уплотняется матерчатым пыжом.
Потом в ствол закладывают цепные ядра, ржавые звенья позвякивают.
— Целимся во флаг, — приказывает Уолдрон. — Не так высоко, Хол Йовил.
Правая нога Пенгалигона уже превратилась в столб обжигающей боли.
«Подагра побеждает меня, — знает он. — Не пройдет и часа, как я буду лежать в постели».
Доктор Маринус, похоже, в чем‑то убеждает своего соотечественника.
«Но де Зут, — успокаивает себя капитан, — умрет через минуту».
— Крепежные веревки вяжите на двойные узлы, — приказывает Уолдрон. — Видели почему?
«Может, Хоувелл прав? — спрашивает себя капитан. — Может, моя боль думала за меня последние три дня?»
— Карронады готовы, сэр, — докладывает Уолдрон. — Стреляем по вашей команде.
Капитан набирает воздуха в легкие, чтобы выкрикнуть приговор двум голландцам.
Они знают. Маринус держится за поручень, смотрит в сторону, морщится, но не сдвигается с места. Де Зут снимает шляпу: волосы у него медного цвета, непослушные, спутанные…
…и Пенгалигон видит Тристама — его прекрасного, одного и единственного на всей земле, рыжеволосого сына, ожидающего смерть с высоко поднятой головой…
Глава 38. СТОРОЖЕВАЯ БАШНЯ НАДЭДЗИМЕ
Полдень 20 октября 1800 г.
Уильям Питг фыркает, услышав поднимающиеся шаги. Якоб де Зут, не отрываясь, продолжает смотреть в подзорную трубу на «Феб»: на расстоянии тысяча ярдов отсюда, под парусами, наполненными влажным северо — западным ветром, фрегат проходит мимо китайской фактории — несколько ее обитателей сидят на крышах, наблюдая за зрелищем — и направляется к Дэдзиме.
— Значит, Ари Грот все‑таки всучил вам эту шляпу из так называемой змеиной кожи?
— Я приказал всем идти в магистратуру, доктор. И вам в том числе.
— Останетесь здесь, Домбуржец, и вам понадобится врач.
Фрегат открывает орудийные порты, клак — клак — клак, будто стучат по гвоздям.
— Или… — Маринус сморкается, — …могильщик. Дождь будет идти весь день. Посмотрите, — он чем‑то шуршит. — Кобаяши прислал вам плащ, чтобы укрыться от дождя.
Якоб опускает трубу.
— Прежний хозяин умер от оспы?
— Немного щедрости для мертвого врага, чтобы ваш дух не преследовал его.
Якоб накидывает соломенный плащ на плечи.
— Где Илатту?
— Там же, где все здравомыслящие люди: в казармах магистратуры.
— Ваш клавесин перевезли благополучно?
— Клавесин и фармакопею. Пойдемте и присоединимся к ним.
Дождь хлещет Якоба по лицу.
— Дэдзима — мое рабочее место.
— Если вы полагаете, что англичане не начнут стрелять, потому что какой‑то зазнавшийся клерк…
— Я так не полагаю, доктор, но… — он замечает, что двадцать или больше ярко — красных мундиров морских пехотинцев залезают на ванты. — Они готовятся отражать атаку… возможно. Чтобы стрелять из мушкетов, им надо подойти где‑то… ярдов на сто двадцать. Слишком рискованно для них: могут сесть на мель во враждебных Британии водах.
— По мне лучше рой мушкетных пуль, чем залп ядер.
«Даруй мне мужества», — молится Якоб.
— Моя жизнь в руках Господа.
— О — о, какую печаль, — вздыхает, устремив взор к небесам, Маринус, — несут эти святые слова.
— Вот и отправляйтесь в магистратуру, чтобы не слышать их.
Маринус облокачивается на поручень.
— Юный Ост все думал, что у вас в рукаве спрятана какая‑то хитрая секретная защита, нечто такое, что может обратить все вспять.
— Моя защита, — Якоб достает Псалтырь из нагрудного кармана, — это моя вера.
Надежно укрыв книгу плащом, Маринус внимательно рассматривает старый толстый том и касается пальцем мушкетной пули, вгрызшейся в кожаный переплет.
— В чье сердце она метила?