Читать интересную книгу Как ты ко мне добра… - Алла Калинина

Ирину Лиза разыскала на кухне, она уже что-то варила и стряпала, Лиза подошла к ней сзади и обняла за плечи.

— Ну, познакомилась с моей молодежью? — легко сказала Ира. — Как они тебе?

— Прелесть! Особенно Кутька. Она вылитая ты в детстве!

— Правда? Все говорят, что она на меня похожа, а чем — я сама понять не могу. Ну, а как ты, сестренка?

— У меня все хорошо.

Они помолчали немного, Ира мешала ложечкой кашу. Какой-то странный получался у них разговор. Как будто чужие люди встретились на улице.

— Ира! Я так рада видеть тебя! — Лиза хотела сказать «счастлива», но как-то не сказалось, вдруг померещилась ей фальшь, ненужная экзальтация. Они взрослые, у каждой своя жизнь, прошлое уже не вернешь…

Ира выключила газ и повернулась к ней, и снова увидела Лиза ее маленькое, родное, совсем еще молодое лицо, и не было в нем никакого отчуждения, оно, как и прежде, светилось доверием, энергией, желанием немедленно кинуться за что-нибудь в бой.

— Ну, кончились китайские церемонии? — сказала Ирка. — А теперь валяй рассказывай все подряд!

Праздники вышли замечательные, дети веселились, как могли, погода была отличная, как будто специально придуманная для гулянья, снежная зима то вспыхивала ярким солнцем с легким румяным морозцем, то вдруг теплела и размякала, и один раз они даже специально выезжали за город лепить снежную бабу, причем странным образом получилось так, что лепили одни взрослые, а дети в это время визжали и катались в снегу. Когда баба была готова полностью, немножко кособокая и кривая, но зато с мытой морковкой вместо носа и сосновой веткой в руке, дети наконец обратили на нее внимание и с огромным удовольствием бомбардировали снежками, пытаясь повалить. Но оказалось — взрослые работали, по привычке, на совесть, баба стояла как скала, бесформенная, облепленная снежками, как волдырями. Она так и осталась непобежденной на вытоптанной полянке у обочины дороги, когда они, отчистив валенки и напившись из термоса горячего чаю, медленно развернулись на дороге и помчались назад в город. В городе на каждой площади и в каждом почти дворе стояли наряженные елки, ярко одетые люди сновали вокруг, в сером небе с голубыми просветами носились птицы, и все это вместе было похоже на картины Кустодиева.

Когда кончились каникулы, Ира отправила детей обратно в Нукус с какими-то знакомыми, которые тоже на праздники приезжали в Москву. Сама же Ира задерживалась в Москве, вскоре должен был приехать Троицкий, он просил Иру дождаться его. Пока от него не было ни слуху ни духу. Ира рассказала, что Троицкий сильно болел весь последний год и все они очень за него волновались, она опасалась, что с ним опять что-то случилось, постоянно пыталась дозвониться в музей, но связь не работала, волей-неволей отпуск продолжался. Лиза была счастлива, теперь Ира в полном ее распоряжении. Устав от развлечений, они с удовольствием сидели дома, снова говорили, говорили, говорили… Ира рассказывала про свой музей все новые и новые чудеса. Музей пополнялся, в республике специально для него начали строить Дворец искусств, но пока строительство еще в самом начале, прежде надо было открыть университет и построить современную гостиницу. Все у них там кипело, бурлило, росло, жизнь была интересная. Лиза тоже рассказывала о своих делах, советовалась с Ириной, что теперь ей делать с работой. Ирина возмущалась, негодовала:

— Я таких типов, как твоя Светочка, прекрасно знаю. Это люди без морали, они уничтожают все на своем пути…

— Но она хороший специалист и дело свое знает.

— Дело, дело! Дело движется людьми, не будет людей — не будет и дела. Что она сможет одна, если всех разгонит?

— Ну это ты говоришь несерьезно. Никого она не разгонит, мы уйдем — придут другие, более современные, может быть, действительно займутся настоящей наукой, тем, что мне оказалось не под силу…

— Тебе не под силу? Что-то я этого не понимаю. Что с тобой случилось, сестренка? С каких это пор ты поднимаешь лапки кверху?

Нет, разговор об этом получался какой-то поверхностный. В первый раз усомнилась Лиза в глубокой мудрости своей сестры, та не понимала чего-то. Ей казалось, что жизнь — это просто арена борьбы. Но Лизу-то интересовало совсем другое, ей не важно было, кто победит. Она бы с радостью сдалась на милость Светки, если бы только Светка была права…

Были они вдвоем и у мамы. Юлия Сергеевна при виде Иры подобрела, размягчилась, долго и с удовольствием обсуждала повадки и нрав детей, умилялась и называла их ласкательными именами. А Лиза, сидя с непроницаемой улыбкой, опять ревновала и обижалась за Олю, о которой мама никогда не говорила в таком тоне, а, наоборот, любила обсуждать ее многочисленные недостатки, плохую учебу, скрытность и неласковость к бабушке. Но потом постепенно Лиза поняла, что обижается зря, на самом деле Юлия Сергеевна любила Олю гораздо больше Ириных детей. Оля была ей ближе и понятнее, и именно поэтому так старалась она перед Ирой, чтобы та не заметила ее разочарования, отчужденности и равнодушия. Но Ира чувствовала и понимала все.

— А наша мама все такая же, — сказала она потом с холодной улыбкой, — она, наверное, так никогда и не поверит, что Камал ничем не хуже ее Сергея Степановича. А ведь это смешно. Камал благороднейший, образованнейший человек, высокая душа, а наш почтеннейший отчим… ну ты же сама знаешь, кто он. Почему же никто не смеется? Почему я должна что-то доказывать? Ты знаешь, Лиза, наверное, я много наделала в жизни ошибок, очень много, но о том, что у меня именно эти, а не какие-нибудь другие дети, я не пожалела ни разу…

Глава 15

Троицкий приехал только в конце января, возбужденный, сердитый. Ирину он отчитал за суету и страхи.

— С чего это вы взяли, что я болел? — говорил он тонким возмущенным голосом. — Я, с вашего позволения, был занят. Пока вы тут прохлаждались, представьте себе, к нам нагрянула комиссия, и я должен был с ней заниматься один! Вернее, это была вроде бы и не комиссия, а так, представители из министерства. Они на удивление подробно все осмотрели и знаете какой вынесли вердикт? Что коллекция переросла республиканские масштабы и надо ее забирать в Москву.

Ира, вытаращив глаза, набрала полный рот воздуха и так и застыла, прижав пальцы ко рту.

— Ну и?.. — сказала ничего не понимающая Лиза. — По-моему, это хорошо.

— Хорошо? Да вы понимаете, что это значит? Это же грабеж среди бела дня, это бесстыдство!

— Объясните, я не понимаю, разве плохо, что ваше изумительное собрание увидят все, что оно станет доступно миллионам людей?

— Да подожди ты, Лиза… Глеб Владиславович, но вы сумели отбиться?

— Как будто бы сумел, я не знаю. В обкоме меня поддержали и заверили, в той мере, конечно, в какой это зависит от них. Но ведь от них не все зависит… И вот на эту ерунду я должен был тратить время, силы, бегал между ними, как нищий, беспокоил занятых людей, этих прошу, тех умоляю, кого-то запугиваю, на что-то намекаю… Чушь какая-то! А эти, из министерства, смотрят на меня с очаровательной невинностью, хвалят и ведут себя так, как будто сказали мне что-то очень приятное. Прямо как вы, Елизавета Алексеевна…

— Я, наверное, не разбираюсь в ваших делах?

— Да в чем же здесь нужно разбираться? Это наш музей и наша коллекция. Зачем ее куда-то отдавать? Москва и Ленинград и так переполнены сокровищами. Неужели вам мало? Ну ладно, это все вещи исторически сложившиеся, и очень хорошо, и прекрасно. Но зачем же хватать еще и еще? Сейчас некоторые уже не стесняясь говорят, что задача музеев, оказывается, вовсе не в том, чтобы экспонировать, а в том, чтобы экспонаты хранить! Хорошо! На сегодняшний день ваши музеи еще можно рассматривать как запасники и хранилища. Но завтра это будет уже склад или свалка. Зачем все тащить в одно место, когда в экспозициях мы видим три картины Репина, пять картин Серова! Это же смешно! Это все равно что ничего не видеть… И вместо того чтобы заняться своими бесценными шедеврами, они все тянут и тянут откуда могут, они — главнее, и, значит, все должно быть у них. А увидеть их богатства можно только по большому случаю, на какой-нибудь там юбилейной выставке! Зачем им наши картины? Чтобы поставить их на полку? Чтобы закрыть то, что мы открыли? Я уж не говорю о том, что это бессовестно, все-таки это принадлежит нам.

— И будет принадлежать! — горячилась Ирина. — Я уверена! Обком нас сумеет отстоять! И вот увидите, еще будет такое время, когда каждый образованный человек будет считать для себя обязательным приехать к нам и познакомиться с нашим музеем. И люди будут говорить друг другу: «Как, вы еще не были в Нукусе? Но тогда вы не можете иметь представления о советском искусстве первой половины двадцатого века…»

— Вы серьезно в это верите? — нервно спрашивал Троицкий и краснел, как школьница.