нас, что это не отважные, исполненные идеалов первопроходцы. Просто горсточка сумасшедших, которые случайно сошлись вместе и бредут по стране, бормоча несусветное.
Ты снова нахмурил брови.
«Вы говорите, что видели их вблизи? Не было ли там одноглазого человечка по имени Нойед? Я ищу его!»
Мастер, изумленный твоей горячностью, признался, что самих странников не видал, а лишь беседовал о них с городскими старейшинами, но если бы среди них было столь приметное существо, о нем наверняка бы сказали. Отсюда Мастер мог заключить, что одноглазого не было.
Я, однако, видела – как, несомненно, и Мастер (он знал, конечно, о ком ты спрашиваешь, но не желал об этом говорить, как и я), – что тебя это не убедило. Любовь тобой двигала или желание отомстить? На твоем лице всегда было трудно прочесть что-либо.
Назавтра Мастер уехал. Я смотрела из окна, как ты гуляешь в саду, и гадала, какие бездны в твоей душе доступны лишь взору кривого.
Еще через три дня летнее солнце уступило дождю. Слуги доложили, что рыжая сказительница, иногда заезжавшая в замок, снова здесь и спрашивает, не хочу ли я послушать ее в этот ненастный день. Ну еще бы! Зовите ее. И мы с тобой снова спустились в нижний чертог, ты не менее охотно, чем я.
Оказалось, что и ты знаешь эту бродячую сказочницу – мельком, как многих этих полуколдуний, которых то и дело встречаешь в пути. Это походило на встречу старых друзей, одна из которых собиралась поведать о чем-то новом и завлекательном.
Сидра, пива, вина? Я велела подать все что есть – случай был подходящий, – а после нам накрыли роскошный стол. Даже Яхор спустился из своих покоев послушать. Кухонные мальчишки и девушки, убиравшие со стола, тоже норовили задержаться и ловили каждое слово. Что за сказки она рассказывала в тот день! Старые, хорошо нам знакомые и пробуждаюшие давно забытые чувства – тем верней, чем лучше они нам запомнились, – и новые, побуждающие искать различие и сходство со старыми. Умные – и потешные, от которых мы за бока хватались. Возвышенные и чувствительные – слушая их, мы поглядывали, не заснул ли другой. Искусно придуманные истории сочетались со свежими сплетнями. Дождь стучал по крыше, а мы блаженствовали.
Потом ты заговорил о том, что стало для меня и навязчивым, и запретным.
«А не расскажешь ли чего о пришельцах из…» – сказал ты и назвал тот городок.
Как же, без запинки ответила сказительница, я вот только там побывала. Услышав о странных бродягах, она, пользуясь своей репутацией женщины умной и сведущей, попросила пустить ее в хижину, где их держали, и подробно их расспросила. Говорили ведь, что они побывали в далеких землях и все лишились рассудка – авось расскажут что-нибудь, что пригодится ей в собственных сочинениях.
«Ты видела их вблизи, а не через людную площадь? Говорила с ними сама, а не через третьи руки?»
Видела, и говорила, и слышала. Сидела с ними весь вечер, ела с ними, спала тут же, бок о бок, а утром ушла. Она совершенно уверена, что это не жители Невериона, покинувшие страну, а потом вернувшиеся. И совсем они не безумны, как ее уверяли. На ее взгляд, это чужеземцы, говорящие на другом языке и имеющие другие обычаи, отчего и кажутся сумасшедшими. Они проделали долгий путь и перенесли много страданий. Нет, она не знает, откуда они. Сама она уроженка Ульвенских островов и бывала как на севере, так и на юге, но их язык и повадки ей незнакомы. Люди они мирные, по-своему цивилизованные, и у них есть свои сказания. Она долго слушала одного мужчину, утешавшего других какой-то историей. Ничего, конечно, не поняла, но язык красивый, напевный. Будто листья шелестят на ветру или ручей журчит.
Ты вперил в сказочницу свой темный взор. Я уже знала, какой вопрос вот-вот сорвется у тебя с языка, будто сам одноглазый стоял здесь, положив руку тебе на плечо, и ждал ответа.
«Скажи: не было ли среди них маленького одноглазого человечка по имени Нойед?»
Нет, ответила она, опешив не меньше двух предыдущих. Такого она не видела. Была там хромая женщина, не сказавшая и двух слов, был толстяк с одышкой; все они так или иначе пострадали во время своего путешествия, но одноглазого коротышки не было. Расставшись с ними, она предложила старейшинам дать путникам отдохнуть и снова отправить их в дорогу с запасом провизии. Те заявили, что сами об этом думали и поступят именно так: им, видно, порядком надоело возиться с этими чужаками.
Рассказы возобновились. Иногда я поглядывала на тебя – и видела одноглазого, сидевшего, обняв колени, у тебя на кушетке; он слушал внимательно, как и мы, повернув голову так, чтобы лучше видеть сказительницу своим единственным глазом. Он не желал оставить меня в покое.
Я упросила сказительницу заночевать в замке, велела принести ей подушки и одеяла. Дождь перестал, и полная луна светила сквозь легкий туман.
Ты встал, потянулся и сказал, что пойдешь прогуляться – не хотим ли и мы пойти?
Сказительница, сославшись на усталость, не захотела, я же была попросту слишком стара, чтобы гулять в ночи по сырой траве. Яхор пытался отговорить тебя, говоря, что сырость вредна для легких и печени, но ты только посмеялся и вышел. Я поднялась к себе и открыла ставни.
Замок плавал в лунном тумане – я не могла различить ни единого деревца. Ну что ж… привезя с собой своего настырного пропавшего друга, ты, похоже, наконец-то увел его. Не видя тебя, я впервые со дня твоего приезда ощутила покой. О чем ты мог говорить с этим бесенком, преследовавшим тебя как дурной сон? За минувшие годы я заключила, что это была какая-то тайна, лежавшая в основе всего твоего существа, начало и конец, между которыми лежало все, в чем ты отчаялся и на что ты надеялся. Предположив, что у тебя есть такая тайна, я и обрела той ночью покой. Чувствуя, что у тебя она есть, я могла полагать, что и у меня есть нечто похожее.
Наутро сказительница, щедро вознагражденная нами, уехала, а вскоре и ты отправился назад в Колхари. Неужели я просто женщина, думающая, что любовь, даже столь демоническая, как твоя, лежит в основе всего? Но я часто с тех пор спрашивала себя – не решаясь спросить тебя: если бы ты когда-нибудь рассказал свою историю заново, со всеми подробностями, стали бы секреты, которыми ты и твой одноглазый – чудище, бог или