вот настарался он, а потом пошёл к ведьме чёрной.
Женщина снова всхлипнула, почти заплакала:
— Ты меня прости, Хэла, милая, что я с тобой так… Но я эту тварь ненавидела всей душой, и её, и мужика своего дурного. Она сказала ему, что сделает, что у меня сын родится, но жизнь за жизнь. Она по другому и не делала ничего. Она смерти в себе копила. Жуткая была, жуткая… а этот… он согласился.
Она замолчала, издала какой-то странный звук. Роар с Рэтаром переглянулись, нахмурились.
— И у меня дочка хворать начала, — продолжила рассказ Мита. — Я так переживала. Извелась вся. Родился у меня мальчик, но боги, какой он был маленький, слабый, весь прозрачный. На него взглянуть было страшно. Девочка моя совсем вышла жизнью. Затухла, как огонёк. Сыну три луня было, а её не стало. Горе у меня было. Я её одна хоронила. Одна, — и Мита заплакала. — А потом и десяти дней не прошло, как сын тоже умер. Я и его похоронила рядом с девочкой своей, красавицей. А мужик мой знаете что сделал? Я как пришла, у меня сил не было ни на что. Как пережить, а он — а ничего, ещё родишь и прям к делу приступил. А я терпела пока он пыхтел и думаю — всё, нет сил моих больше. Решила — пойду и утоплюсь.
Она вздохнула тяжело.
— А тут в доме безумие такое — митира родила, умерла, — продолжила всхлипывая женщина. — Достопочтенный Рейнар с ней в комнате закрылся, с мечом. Обещал любого прирезать, кто зайдёт. Ферина-матушка, еле смогла ребёнка забрать. Ходила с ним по дому две мирты, а он уже есть начал хотеть. Она ему кормилицу из Зарны. Они всё искали, а не могли найти никого — пора была жаркая, урожай собирали. В тот год много было, мужики на войне, бабы с дитями на перевязи в поле.
Она видимо стёрла слёзы, втянула задыхаясь от слёз воздух.
— А я аж на улице услышала, как он орёт. И я же кормила сына. У меня молока было ой как много. И у меня так грудь от крика свело, что хоть вой, хоть с дитём реви. Пошла к достопочтенной ферине, говорю ей, дайте мне, я покормлю. Она отдала, радостная, обняла меня, у неё слёзы в глазах, а я взяла его и думаю — покормлю и пойду топиться.
Мита говорила уже сквозь непрекращающиеся слёзы:
— А как взяла… ну, куда я денусь, а? Он знаете как ел?
— Да уж Роар ел, — прыснула Эка. — Помню маленький и за себя и за ещё двоих. И еду таскал в стряпной. Всё время тут сидел, а мамушка его всё лепёшками пресными кормила.
— Да ну тебя, Эка, — всхлипнула Мита.
— Да мы только эти лепёшки и ели, выли уже, — не унималась хозяйка. — Просили — Мита, ну испеки других, а она нет, Роар у неё другие не ест.
Женщины рассмеялись.
— И так и не утопилась, — откликнулась Хэла задорно.
Мита что-то промычала рыдая.
— Ну, так надо нам всем пойти и сказать огромное спасибо достопочтенному митару, — нарочито громко сказала чёрная ведьма, — что так громко кричал, что у бабы аж на другой стороне дома грудь свело, и она топиться передумала.
Роар всё это время стоял молча, глядя в пол. Он любил Миту, любил очень сильно.
Мать Рэтара любила Роара, как сына, но всё же она скорее была кем-то вроде воспитателя, мягкого, но требовательного, а вот стряпуха была именно мамой. Всё прощала, всё понимала, всегда жалела. Она не просто выкормила его.
Митар оттолкнулся от стены после слов Хэлы и зашёл в кухню.
— Роар, — взвыла Мита, увидев его. — Нет, слышал?.. Не слушай меня, ну, что…
Митар обнял кормилицу и та разрыдалась пуще прежнего, а феран развернулся и пошёл к себе. За ним тихо разошлись и остальные женщины, оставив Миту и Роара одних. Хэла нагнала его на лестнице.
— Подслушивать нехорошо, достопочтенный феран, — фыркнула она.
— Знаю, но ему эта привычка на пользу частенько идёт, — ответил Рэтар. — Да и мне порой тоже.
Хэла качнула головой и грустно улыбнулась.
Несколько дней Хэла ходила потерянная и расстроенная. Рэтар никак не мог понять, что с этим делать.
И в один из дней феран наткнулся на разгневанного супруга Эки, который глянул на Рэтара с нескрываемой кажется уже ненавистью. Внизу в рабочем крыле стояли Мирган, злой как хотра, и Элгор нахмуренный и удручённый.
— Что случилось? — спросил феран.
— Этот, — кивнул Мирган в сторону ушедшего супруга хозяйки дома, — решил Хэлу прижать. Мол, супруга у него не женщина из-за неё, а теперь ещё и близость с ней нельзя иметь.
Рэтар вздохнул, пытаясь унять злость.
— Я с ним разберусь, — отозвался брат. — Не надо тебе.
Феран рассеянно кивнул и посмотрел на Элгора. С утра бронар выходил из портала, но поводов для перемещений не было. Рэтара это напрягало, особенно в том беспорядке, который сейчас происходил.
— Ты пользовался сегодня порталом? — спросил феран у бронара, когда Мирган ушёл.
— Да, — ответил тан. — Был в Кэроме.
— В Кэроме? — уточнил Рэтар.
Вообще отлично — самая болезненная точка на карте Изарии, давно пора там всех разнести. Вести оттуда приходили совсем не приятные, особенно от Тёрка. А теперь туда ещё и Элгор решил дорожку протоптать.
Рэтар подозревал всех и вся во всём, верить переставал даже сам себе.
— Ходил к Эроне и сыну, — ответил Элгор. Взгляда не прятал, смотрел прямо и открыто. Было что-то в младшем тане тоскливое и тягостное.
— Если хочешь, можешь переместить их сюда, — сказал Рэтар, вспоминая слова Хэлы о том, что наложница была тану дорога, но просить феран о том, чтобы она жила с ребёнком в доме, он бы не стал.
— Их? Сюда? — нахмурился Элгор.
— Места женщине и ребёнку найтись должно, — кивнул феран и отправился наверх, искать Хэлу. — Но если хотите, конечно, ты и она.
Бронар с мгновение стоял в замешательстве, видимо не веря словам ферана, а потом лицо его просияло.
— Да, я… я бы хотел, — кивнул Элгор. — Блага, Рэтар… достопочтенный феран.
Тот кивнул и поднялся наверх. И только собирался зайти к себе, как Гент, который стоял сегодня в страже, сообщил, что в книжной ферана ждёт маг.
— Ты так долго размораживал послание? — спросил Рэтар, заходя в библиотеку.
— Ну, знаешь, — склонился в приветствии Зеур. — Разбирать чужую магию занятие нелёгкое, и как выходит неблагодарное. Тем более вот в таком виде, как ты мне это прислал. В следующий раз, будь любезен, прислать ещё и