намного сильнее, чем во все остальные разы. Возможно причиной такой яркой осознанности страха были слова мага, или это чувство беспомощности, или невероятная привязанность к ведьме. Но ему было страшно, было… до рвашей.
Обратный заговор был не такой уж невероятной необходимостью — лунь можно пережить.
Но сам ловил себя на мысли, что для него, кажется, этот лунь будет намного более сложным по сравнению вот с теми полутора тирами.
— Что это? — спросил Рэтар как-то, заметив давно лежащий в рабочей части покоев свёрток.
— О, боги, я совсем забыла, — всплеснула руками Хэла. — Сейчас покажу.
Порвав бумагу, она радостно показала ему небольшой ящик с рисунком из множества простых но́лей — светлых и тёмных.
— Хэла, подожди, — нахмурился феран, а она раскрыла ящик и, словно вывернув, соединила две половинки. Он тоже стал по форме простым но́лем. — Я видел такой рисунок. Ты рисовала его на песке, когда были в Адире.
— Твоя память меня убивает порой, я половины позавчерашнего дня не смогла бы вспомнить, — улыбнулась ведьма и достала мешочек с камнями, которые собирала на море. — Я рисовала для детей, чтобы научить их играть в игру, используя камушки. Но им проще — шашки, а тебе посложнее — шахматы. Но в шашки я тебя тоже научу.
Хэла радостно устроилась на диване и положила доску и камни на середину.
— Давай, садись! — позвала она, указывая на место с другой стороны доски.
Хэла была сейчас похожа на восторженную девочку. Её желание поделиться тем, что у неё было, вызывало практически невыносимое умиление и улыбку.
Слушая её объяснения правил игры, он рассматривал камни, на которых она нацарапаны значки, чтобы можно было различить за какую позицию на доске тот или иной камень отвечает. Удивляясь тому, что она умудрилась сделать это так, чтобы он не заметил.
Правила были достаточно сложными и через несколько ходов стало понятно, что играть можно достаточно долго и ничего общего с теми простыми играми на бумаге, в которые она играла с Миленой и научила домашних детей, нет.
— На меня сегодня налетел Роар, — сказала она, думая над ходом. — Просил всё исправить. Или снять заговор хотя бы с него. Может всё-таки сделать это?
— Нет, я всё ещё против. Но знаешь, — заметил Рэтар, не отрывая взгляда от доски, — мне кажется этот лунь будет очень тяжёлым для меня испытанием.
— Правда? — ведьма посмотрела на него и лукаво приподняла бровь, сделав ход.
— Находится рядом с тобой и не иметь возможности… — он вздохнул.
— Нагрешить? — договорила ведьма и он встретился с ней взглядом.
— Хэла, — ухмыльнулся феран.
— Ты запомнишь, где какие фигуры стоят? — внезапно спросила она.
— Что? — нахмурился Рэтар, глянул на доску, а потом снова на ведьму.
— Да и ладно, — она повела плечом, — будем считать, что для начала ничья, ну или хочешь — я сдалась без боя…
И с этими словами она перебралась через доску, сместив все камни в сторону, забралась к нему на колени, сев сверху. Взгляд её стал невообразимо жгучим.
— Играем в другую игру, — прошептала она. — Сегодня правила будут простые — ты трогаешь меня, а я тебя.
— Что? Хэла… — не понимая ничего попытался возразить Рэтар, но было поздно. Руки ведьмы пошли в наступление и феран, тяжело выдохнув ей в губы, принял правила.
С этой женщиной он и вправду не мог держать себя в руках. Она выворачивала, доводила до исступления, до безумия, уничтожала.
Казалось бы — проще некуда, но после нескольких дней воздержания желание стало слишком острым. И он был уверен, что долго эта мука не продлиться, но Хэла не была бы собой, если бы не делала всё по-особенному. И Рэтар понял, что на самом деле не надеялся на простоту этой игры, и начав на диване, они переместились в кровать, а Хэла всё мучила его и себя не давая дойти до конца.
И уж насколько феран мог похвастаться самообладанием, но с этой женщиной, лучше бы его пожрали хотры, да она сама была дочерью этих загранных тварей, прислужниц Хэнгу. Была. Чтоб его Рэтара — да, и он был от неё без ума.
Опустошённый, он лежал с ней рядом и, обнимая, всё никак не верил в то, что он находится здесь и, что вот что-то подобное происходит именно с ним.
Рэтар ведь никогда не нуждался в этом, никогда так, как сейчас. Её хотел. Всегда хотел. Взгляд её хотел. Голос хриплый, мягкий, и такой невероятный, когда пела. Хотел тепло её тела. Нежность рук. А Хэла была невероятно мягкой, но при этом в ней была эта отчаянная смелость и Рэтар теперь совсем не мог понять, как так случилось, что она, так умеет. Потому что была хрупкой. Такой какой он увидел её в тот раз, когда ведьма напилась и показала себя настоящей.
Феран знал, что тогда она открыла ему свою слабость, тогда Хэла разорвалась, потому что была сама не своя из-за Маржи, потому что он сам её обидел, когда взвился из-за Шерга. Рэтар взвился из-за поступка брата, а сделал больно ей. И было стыдно.
Когда почти себя унял, пришёл виновник с жалобой на Хэлу, и Рэтар снова взвился. А когда, с трудом успокоившись, смог добраться до ведьмы, хотел попросить прощения, что был резок, хотел поговорить, но нет — она уже поставила весь дом с ног на голову.
В отместку ему, казалось, пила больше мужиков службы и дома, которые сразу же облепили веселящихся серых и домашних, при этом вообще никакого внимания на ферана не обращая.
Роар сообщил о том, что случилось между Гиром и Маржи, и опять Шерга… Пришлось отправить Гнарка искать командира отряда митара и присмотреть за ним, потому что тот мог сорваться и попробовать навредить Шерга. И не навредил бы, скорее всего не смог, а вот последствия были бы для него очень печальными.
И тут Хэла запела очередную песню на разрыв, до боли.
Как же Рэтару порой хотелось перестать слышать в такие моменты, потому что он понимал, что это не просто песни. Он чувствовал, когда ведьма пела, пропуская через себя, когда с болью вытаскивала из себя слова. И был бессилен в такие моменты и это причиняло почти ощутимые физические страдания, и он собирал себя как никогда. А ему хотелось только одного — обнять Хэлу, так вот чтобы стала его частью, и забрать её боль себе.
И когда смог её, уже абсолютно точно нарочно пытавшую его песнями, утащить наверх, она вдруг показала себя без той вечной стены