Она говорила с ним так, как и должна была говорить девочка из хорошей семьи, уверенная в себе, но не наглая. Светленькая понимала, что, пропади она на дороге, ее будут искать всем поселком. Сой вспомнил, что уже видел ее. С год назад он заходил с товаром в Прибрежный. Мать девочки, жена богатого купца, пожелала выбрать себе что-то из недорогих украшений Соя. Женщина выглядела замученной частыми родами и детьми. Она упорно искала что-то неброское, пока старшая дочь не протянула ей ожерелье из янтаря с его теплым светом. Это был правильный выбор. Сой решил приглядеться к девочке, но она уже убежала. Рада ее звали. Рада.
– А твоя семья согласна? Я не граню алмазы и карбункулы, не работаю с камнями, за которые платят чистым золотом. Годится ли это для дочери купца?
– Ну, я дочь купца, а не сын, с меня и спрос поменьше. Все говорят, что вы особенный мастер. И в ученики ищете тоже особенных. Какие-то испытания устраиваете.
– Нет, Рада, я просто поговорю с тобой. А утром, с дневным светом, ты поглядишь на камни, а я буду смотреть на тебя.
– На нас, мастер, – твердо сказала Рада. – Мы пришли вместе.
Сой уже успел решить, что вторая девочка – просто служанка, так незаметно она подошла и так безмолвно стояла рядом. На бледном лице остались следы угольной пыли. Вряд ли мать дошла до крайности и уже посылала ее в шахту, но в домах горняков здесь топили углем – почти даровым, если не считать чьей-то крови. Серые глаза, казавшиеся почти бесцветными на обрамленном медно-рыжими волосами лице, глядели сквозь него.
– Эна очень толковая, правда. Просто ей надо немного привыкнуть.
– Ну что ж, пройдем домой, заварим мяты, закусим сухариками. По душе ли вам будет мой прием – не знаю, но уж угощение-то у меня всегда найдется.
Рада встряхнула кудряшками и засмеялась.
Значит, девочки. Обереги у женщин получаются лучше, это все знают. Даже после замужества мало кто бросает это занятие. Не всякая семья потерпит камнерезный станок у себя во дворе, но можно ведь и покупать заготовки. Купец будет доволен тем, что у супруги есть деньги на булавки. А уж шахтерская жена и вовсе может заработать почти столько же, сколько муж в забое.
Дома, по счастью, было убрано, нашлась и мята, и прошлогоднее варенье.
– Вы ведь шли через кладбище? – спросил он хрупающих сухарики подруг. – Можете описать или нарисовать мне самый большой памятник? И рассказать, что на нем было высечено?
– Я пыталась разглядеть, – виновато сказала Рада, – но тут Эна потащила меня к выходу.
Эна неохотя, очень медленно сказала:
– Он страшный. Там было сказано: «Тебе, кого я долго убивал».
Сой поперхнулся горячим настоем. На памятнике не было написано ничего такого. Но, в сущности, поставивший его сотник должен был написать именно это.
Говорили, что он был хорошим командиром и берег каждого из своих солдат даже там, где людей клали тысячами. Говорили, что жена была верна ему все те годы, что ей пришлось ждать. Даже соседи слишком поздно узнали, что он бил ее смертным боем. Пришлым не любили рассказывать историю этой семьи – то ли боялись, то ли стыдились. С теми, кто слишком часто заглядывал в Прорву, случаются страшные перемены. Редко, но случаются.
Сой всего лишь хотел проверить, умеют ли девочки видеть мир и открываться ему. Правильно сделанный оберег привязывает к жизни, помогает держаться за нее, пока есть силы, и никого не утащить за собой в Прорву в последний час.
– Зато у ворот, – сказала Рада, – там посажены очень красивые цветы. Белые пионы слева, справа – незабудки, и камнеломка, а чуть подальше – голубые ирисы.
Ну что же, одна из девочек точно прошла испытание на внимательность. Но по правилам полагалось еще понять, в какой час и для какой судьбы появился на свет ученик.
– Ты помнишь, в какой день родилась, Рада?
– Конечно. Мне четырнадцать лет. Брат говорит, что я родилась на рассвете того весеннего дня, когда свет длится столько же, сколько и тьма.
– А ты, Эна?
– Мы с Радой ровесницы. Стало быть, примерно тогда же.
– А точнее не помнишь?
– Маме было не до того, чтобы это запомнить. За неделю до моего рождения в шахте случился обвал, отца не откопали.
В голосе Эны не было никаких чувств. Сой знал, что это ничего не значит. Непоправимое горе часто молчит. Но невольно он ощутил неприязнь к девочке. Ну что же, все, так или иначе, решится утром.
Он вынес из кладовки два тяжелых тюфяка и постелил Раде и Эне в соседней комнатушке, а сам снова уселся за стол рядом с горящей свечой. Время рождения светленькой было указано на редкость точно, и теперь Сой размечал положение звезд. Сразу несколько стояний указывали на то, что у девочки есть немалые способности, и к их мастерству в том числе. А вот это дурной знак, и тут тоже… В скверный для себя час Рада может утратить власть над собой и станет метаться из стороны в сторону, как слепая в горящем доме. Направить человека в такой беде может лишь внутреннее зрение, которое и в отчаянии, и в горести выведет на нужную дорогу. Надо смотреть… нет, у Рады его недостает, для таких способностей – слишком мало. Впрочем, Энья, звезда погибели, стоит в доме союза, а это, по счастью, не слишком сильное положение. Иначе от девочки пришлось бы отказаться сразу же.
Сой вспомнил, как учитель однажды сказал ему:
– Если ты не знаешь, брать ученика или нет, соглашайся.
– Почему? – спросил он тогда.
– У нашего дара две стороны. Тот, кто может оберечь от Прорвы, способен и увлечь в нее. Но обученный мастерству лучше чувствует, какой стороны держаться.
Похоже, это был ответ на его сомнения. Да и девочка пришлась ему по душе. Не врут ли звезды, в самом деле? Рада казалась такой уравновешенной, такой разумной. Уже проваливаясь в сон, Сой подумал о том, что делать с Эной, и ответил себе, что утро все решит.
Утро выдалось ясным, солнечные лучи продолжали греть, даже пробившись сквозь окно. Сой решил не выносить стол с камешками во двор – свет и так играл в них. Камни были уже обточены и готовы для того, чтобы вделать их в пояс, в браслет или набрать из них бусы. Оберегами обычно служили ожерелья, наголовные повязки, ручные или ножные браслеты – все, что замыкало и закрывало.
Рада даже не решалась прикоснуться к камням – и это был не слишком добрый знак. Она только стояла над ними и рассматривала каждый с немым восхищением маленькой девочки, которой неважны цены и караты – самое интересное было здесь: разноцветное-яркое-близкое. Обереги предназначались для всех, и традиция запрещала использовать в них дорогие самоцветы – только то, что тысячелетиями лежало на этих берегах, впитывая силу родных мест. Такого было немало – и успокаивающая глаз травяной зеленью змеиная шкурка, и переливчатый камень волн, и огонек, желтый с красным, и фиолетово-лиловый камень волшебников, и другие, названия которых помнил один лишь Сой. Некоторые из них были аккуратно нарезаны и обточены, некоторые, почти бесформенные, – лишь слегка отшлифованы для того, чтобы стал лучше виден рисунок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});