Фасад здания, в котором угнездился неведомый НИИ, украшала целая шеренга административных табличек, но НИИ СРИ среди них не обнаружилось. Не без робости Степан вступил в пустой и гулкий вестибюль – необъятной высоты потолок подпирали колонны в стиле сталинского барокко, – так что и не сразу углядел крошечную будку, парапетик с вертушечкой и царственного виду старого лишая за стеклом.
– Прошу прощения, – Степен взял тон поувереннее, – мне бы тут где у вас информацию свободно распространяют!
– И ходють, и ходють, – отозвался лишай. – Третий день, как вселились, а все к ним ходють. А Вахромей Силыч велел пускать. Вон, ступай истибулем, а там – наверьхь.
Степан, следуя лаконичному указующему жесту, погрузился в недра мрачного коридора, утыканного нишами дверей с несообразными табличками: «Отдел КРИ», «Планово-ортогональный комплекс» и прочим бредом. Коридор заканчивался внушительной винтовой лестницей. Навстречу вывалилась ватага вьюношей, видно – студенты. Вьюноши – потому как навьючены были по самое не могу – баулы, чемоданы, абалаковские рюкзаки. Вьюноши не в меру оживленно перебрасывались невнятными восклицаниями и нездорово блестели глазами.
Лестница оказалась необъятной. Степанова спина успела изрядно взмокнуть под рубашкой, когда ступеньки вынесли его на тускло освещенную площадку, наполовину загороженную столом, за которым восседала старушенция в очках. Справа обнаружился вход в зал собраний, откуда доносился слитный гомон, из которого Степан расслышал ликующий возглас: «И животноводство!»
– Мне бы в институт, – взял тон помягче интеллигент.
– Всем в институт, – согласилась старушенция. – Налево, и дверь с табличкой. Только, если горит «не входить», вы уж подождите.
Перед обитой железом дверью и вправду красовалась табличка «Научно-Исследовательский Институт Свободы Распространения Информации», а вверху, словно перед ренгеновским кабинетом, горела в окошке надпись «Не входить!». Степан расположился в кресле, изготовился ждать, но красное «Не входить» сменилось зеленым «Добро пожаловать», а из взрыкнувшей двери явился лысоватый толстяк в мятом костюме. Вид толстяк являл собой совершенно обалделый, а к груди, словно младенца, плотно прижимал раздутый до неприличия портфель. Остановив мутный, но строгий взгляд на Степане, он хрипло изрек:
– Скотт Фицджеральд! Скотт Фицджеральд, молодой человек! Это вам не фунт изюму понюхать!
И загрохотал ступеньками вниз.
За дверью обнаружилось скупо освещенное и неожиданно обширное помещение. Впрочем, обширность его скрадывалась громождением всякоразной аппаратуры, среди которой Степан без труда опознал лишь новейшую ЭВМ ЕС-1020. Окна в помещении отсутствовали, свет изливался из пары газоразрядных ламп, причем одна неприятно мерцала и явственно отсвечивала розовым. «Стартер поменяли бы, что ли», – подумалось Степану, и тут он заметил хозяина.
Мужчина неопределенного возраста, с резкими чертами лица, пристально щурился на него из-за массивного стола. На столе имелись: электрическая пишмашинка и аккуратная стопка каких-то бланков. Более поверхность стола не загромождало ничего.
– Ну, что же вы? – голос у мужчины оказался тихий, но какой-то…
В общем, такой голос, что Степан поспешно придвинул стул и уселся напротив собеседника.
– Давайте знакомиться, – мужчина протянул руку. – Михаил Афанасьевич.
– Степан. – Ладонь собеседника, даром что узкая, оказалась крепкой.
– Что предпочитаете читать, Степан?
– Мне бы что-нибудь новенького… из фантастики…
Собеседник дернул бровью, вставил в глаз старомодный монокль, пару мгновений порассматривал собеседника, вынул монокль, вздохнул.
– Помилуйте, что значит – что-нибудь? Все, что угодно.
– А… а Стругацкие. Вот у них повесть в сборнике…
Собеседник пулеметным треском пробежал пальцами по клавиатуре. Степан заметил, что в пишмашинку никаких листов не заправлено.
Михаил Афанасьевич поднял со стола тонкий кабель в красной оплетке:
– Электрический сигнал сразу подается на множительное устройство.
И указал взглядом на противоположный угол.
В углу этом высился ящик, видом своим напоминавший жестяной гроб, поставленный на попа. Со стеклянным окошечком там, где у покойника полагалось быть лицу. Окошечко тускло засветилось, мигнуло, погасло. Михаил Афанасьевич с неожиданной грацией обогнул стол, приблизился к «гробу», откинул стекло и извлек на свет божий стопку бумаги.
– Извольте.
Интеллигент не без трепета перелистнул несколько страниц. Шрифт серый, расплывчатый… бумага тонкая, рыхлая… но… но жадно впился взглядом в вожделенные строки: «– Как тебе нравится эта позиция, Гаг? Никак мне не нравилась эта позиция…». Так, прогрессоры… Оно!
– Бесплатно? – на всякий случай переспросил он.
– Решительно бесплатно.
– А… не противоречит? Закону?
– Помилуйте, голубчик Степан! Это же не книга, это – копия. Копия, извольте видеть.
– Беру!
Михаил Афанасьевич точным властным движением отобрал распечатку.
– Сперва небольшая формальность. Регистрация, так сказать. – И протянул бланк. – Соизвольте заполнить.
Так, такой-то, ФИО, адрес прописки, домашний телефон, ладно, даю согласие на бессрочное пользование библиотекой НИИ СРИ, тра-ля-ля… это что такое?
«Взамен обязуюсь предоставить (нужное подчеркнуть):
– мою бессмертную душу;
– мою особую нематериальную субстанцию, независимую от моего тела;
– мой носитель бессознательного и выражения гештальткачеств микрокосма, которые сообщают его частям (индивидуальные и специфические) положения, важность и динамику».
– Полноте, Степан! Вы же советский человек, материалист, – словно читая мысли, сообщил Михаил Афанасьевич, – нынешнее поколение, увы, еще не живет при коммунизме… вы, надеюсь, понимаете… наши бюрократы в головном офисе требуют, чтобы клиент предоставлял что-либо взамен. Вот мы и… Ученые шутят!
Степан, минуту назад грезивший о приятной ночи с новой повестью великих Братьев, с ответом нашелся не сразу.
– Бумага плохонькая… да и шрифт неразборчивый…
– Экономика должна быть экономной, слышали такой лозунг? – наставительно заметил собеседник. – Вы ведь не только сей текст желаете, а? Вижу – не только. А жилищные условия небось – не ахти?
Тут странный ученый попал в самую точку. Жилищные условия у Степана, как у всякого настоящего советского интеллигента, были не ахти. Однокомнатная хрущевка.
– Извольте видеть – наберете вы у нас сотню текстов, другую, третью – а куда девать? А вот куда: можно снести в макулатуру. А можно для обслуживания, не сочтите за цинизм, определенных физиологических потребностей организма. Бумага соответствует стандарту туалетной, краска не содержит свинца и вредных примесей, а как раз напротив. А государству экономия выходит. Большая экономия, любезный мой друг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});