поэтому она решила ответить как можно мягче. Из-за госпитализации Прана, грядущих родов Савиты и ежедневных репетиций с Кабиром она была так измотана, что с трудом смогла выжать из себя пару страниц. Когда Лата перечитала свой ответ, ей показалось, что он состоит из сплошных отказов. Она не стала просить Хареша, чтобы он все же поведал ей о своем прошлом, на которое намекал, и предпочла вообще оставить эти его слова без внимания. Про Симран она написала, что не готова с ней общаться, пока не убедится в собственных чувствах (хотя открытость Хареша ее и радует). Она стесняется своих ног, которые, на ее взгляд, не слишком привлекательны. А насчет фотографии Лата написала так:
Сказать по правде, поход в фотоателье для меня – страшная мука. Знаю, это глупо. Но я там страдаю. Если не ошибаюсь, предыдущий мой портрет был сделан лет шесть назад, и получилась я на нем неважно. А последний снят в Калькутте, причем фотографироваться я пошла не по своей воле: мама заставила. Последние три года я обещаю послать учительнице свой портрет для школьного фотоальбома и все никак его не вышлю. Незадолго до приезда в Канпур я случайно встретила на улице одну монахиню из школы, и она снова меня за это отчитала. Очень неловко вышло. Зато теперь я хотя бы могу отправить им свою карточку. Но пройти через это испытание еще раз выше моих сил, прости. Что же до «улыбки на грани» – думаю, ты мне льстишь. И это парадокс, потому что ты действительно показался мне искренним и прямым человеком, а искренность и лесть несовместимы! Как бы то ни было, к любым комплиментам в свой адрес я научилась относиться с долей сомнения.
За этим письмом последовала долгая тишина, и Лата решила, что ее тройной отказ, должно быть, обидел Хареша. Она обсудила с Малати, какой отказ из трех мог нанести наибольший урон, и после разговора с подругой немного успокоилась.
13.22
Однажды, когда Кабир играл на репетиции особенно хорошо, Лата заявила Малати:
– Знаешь, сегодня я ему скажу, что он замечательно играл. Думаю, это единственный способ разбить лед.
– Лата, не глупи. Это называется не разбить лед, а выпустить пар! Не береди никому душу, оставь все как есть.
Однако после репетиции, пока они втроем и остальные актеры болтались возле актового зала, Кабир подошел к Лате и сказал:
– Можешь передать это Бхаскару? Отец подумал, что ему это понравится. – Он протянул ей воздушный змей необычной формы – ромб с длинными ленточками позади.
– Конечно могу, – ответила Лата, немного тушуясь. – Только он больше не живет в Прем-Нивасе. Они с родителями вернулись в Мисри-Манди.
– Понятно. Надеюсь, тебя не очень затруднит…
– Нет, Кабир, нисколько не затруднит. Мы не знаем, как отблагодарить тебя за то, что ты сделал для Бхаскара.
Оба замолчали. Малати немного постояла рядом, думая, что Лата будет ей признательна за вмешательство, если Кабир поднимет какую-нибудь животрепещущую тему. По многозначительным взглядам Латы она наконец сообразила, что та хочет остаться с Кабиром наедине, и покинула их обоих – хотя Кабир с ней даже не поздоровался.
– Почему ты меня избегаешь? – тихо сказал он, как только Малати скрылась из виду.
Лата помотала головой, не в силах смотреть ему в глаза. Но дальше избегать этого разговора – отнюдь не светского и не безобидного – было нельзя.
– А ты чего ждал? – спросила она.
– Ты все еще злишься на меня… по той же причине?
– Нет, я начала привыкать. Сегодня ты очень хорошо играл.
– Я не про спектакль, – сказал Кабир. – Я про нашу последнюю встречу.
– Ах, про это…
– Да.
Видимо, он твердо решил выяснить отношения.
– Не знаю. С тех пор столько всего произошло…
– Подумаешь, каникулы!
– Видишь ли, я много думала о всяком…
– А я, по-твоему, нет?
– Кабир, прошу тебя, не цепляйся к словам… В том числе я думала о нас с тобой.
– Полагаю, ты до сих пор считаешь, что я повел себя неправильно и неразумно?
Тон Кабира показался ей слегка насмешливым. Она взглянула ему в лицо, затем отвернулась. Молча.
– Давай пройдемся, – предложил Кабир. – Так мы хотя бы чем-то займем ноги, пока будем молчать.
– Хорошо, – сказала Лата, качая головой.
Они отправились по тропинке, которая вела от актового зала в центр кампуса – к жакарандовой роще и крикетному полю.
– Неужели я не заслуживаю даже ответа? – спросил Кабир.
– Это я повела себя неправильно, – наконец произнесла Лата.
Ее слова моментально охладили пыл Кабира. Он изумленно взглянул на Лату, и та продолжала:
– Ты, конечно, прав. Во всем. Я повела себя неправильно, неразумно и так далее. Мы не можем быть вместе – но не только из-за учебы, карьеры и прочих практических соображений.
– А почему еще?
– Из-за моей семьи, – ответила Лата. – Как бы они ни раздражали и ни ограничивали меня, я не могу ими пренебречь. Сейчас я это понимаю. Столько всего произошло. Я не могу предать маму…
Лата замешкалась, понимая, как ее слова подействуют на Кабира, но все же решила, что должна объясниться. Сейчас или никогда.
– Я вижу, как она переживает из-за всего… Это ее убьет.
– «Это»! – воскликнул он. – Ты имеешь в виду нас?
– Кабир, у тебя есть знакомые, которые счастливо живут в смешанном браке? – спросила Лата. Стоило этим словам сорваться с ее губ, как она сразу поняла, что перегнула палку. Кабир никогда всерьез не заговаривал о браке – да, сейчас он хотел быть с Латой, но о создании семьи речь пока не заходила. Быть может, именно это он имел в виду, когда просил ее подождать годик-другой – когда рассказывал о своих планах на учебу, службу, Кембридж… Однако слово «брак» его ничуть не смутило.
– А ты знаешь тех, у кого ничего не вышло?
– Среди моих знакомых таких семей вообще нет, – сказала Лата.
– Несмешанные браки тоже не всегда счастливые.
– Да, Кабир. Мне рассказали… – проговорила Лата с такой болью и сочувствием в голосе, что Кабир сразу понял: она имеет в виду его мать.
Он осекся, потом спросил:
– Это тоже имеет какое-то отношение к твоему решению?
– Не могу сказать… Не знаю… Но мою мать, уверена, это пугает.
– То есть ты считаешь, моя наследственность и моя религия имеют решающее значение, а твои чувства ко мне – нет.
– Зачем ты передергиваешь, Кабир?! – вскричала Лата. – Я вовсе так не считаю!
– Но действуешь именно исходя из этих соображений.
Лата не смогла ответить.
– Неужели ты больше ничего ко мне не чувствуешь? – спросил Кабир.