Но хотя бы телефон работал. Оставшись один, он сел у аппарата, испытывая смутный дискомфорт от того, что в нем нет экрана и невозможно увидеть, с кем говоришь. От нечего делать он уставился в укрепленное на стене зеркало.
В этом зеркале – стоило ему набрать первый номер – он увидел дверь, причем не ту, через которую вошел, а ведущую в смежную комнату, и эта дверь миллиметр за миллиметром открывалась.
Стараясь по возможности не шуметь, он встал и одним прыжком пересек узкий номер, а потом затаился у стены так, чтобы его прикрывала дверь. Взгляд в зеркало показал, что неизвестный не сможет увидеть его отражения – впрочем, и ему самому незваного гостя тоже не было видно. Но вот из-за косяка двери появилась смуглая рука, потом нога, потом…
Он прыгнул. Недавнее опустошение наделило его многим, в том числе выверенностью и экономичностью боевых приемов. Уже через секунду он схватил незваного гостя за запястье и шею и готов был поднять и бросить себе на колено, чтобы парализовать ударом в основание позвоночника.
И в ту же секунду с ужасом воскликнул:
– Бранвен!
– Да отпусти же! Больно! – выдохнула она, едва произнеся слова: так сдавили ей тонкое горло пальцы Дональда.
– Простите! – Покраснев от стыда, он помог ей встать на ноги, поддержал за локоть, когда она покачнулась, и тоже перешел на «ты». – Но тебе не следовало так сюда прокрадываться… в наши дни никогда не знаешь, чего ждать!
– Уж такого я точно не ожидала! – иронично отозвалась она. – Мне показалось, я услышала твой голос, и сообразила, что тебя поселили в соседнем номере. Извини. Мне просто хотелось застать тебя врасплох.
– И это тебе удалось, – мрачно сказал он. – О… это, наверное, меня соединили. Садись. Я сейчас освобожусь, это ненадолго.
Он метнулся назад к телефону, из которого слышалось невнятное бурчание на ятакангском. Вопреки его ожиданиям говорящий оказался не южноафриканской корреспонденткой, с которой ему нужно было встретиться, а ее партнером, причем тот не знал, когда она вернется, и согласился только передать пару слов.
Сказав ему, где остановился, Дональд нажал отбой.
Повернувшись вместе с креслом, он поглядел на Бранвен с иронической улыбкой.
– Знаешь что я тебе скажу? Для больной девушки ты довольно сильная.
– Это только начальная стадия, – глядя в пол, пробормотала Бранвен. – Мой муж поставил диагноз незадолго до того, как его убили.
Теперь ему представился шанс рассмотреть ее поближе. Похоже, войдя в номер, она первым делом включила раздатчик бумажной одежды и обзавелась комплектом ятакангского одеяния: сейчас на ней был светло-серый саронг и короткая плотная желтая кофта.
Заметив его взгляд, она поерзала и оттянула ткань у себя на талии.
– Эти тряпки просто ужасны, – сказала она. – Даже хуже того, что нам выдают дома, а они сами по себе мерзость. Я только хотела тебя спросить, не найдется ли у тебя немного свободного времени и не поможешь ли ты мне купить одежду из ткани вместо вот такой бумажной.
Дональд быстро прикинул в уме. Прилетев в Ятаканг, он опередил время: здесь утро, а по калифорнийскому времени – еще вчерашний вечер. Ятакангский обычай предписывает между полуднем и тремя папа-мама соблюдать что-то вроде сиесты. Следовательно, раньше чем на три никаких встреч он назначить не сможет, а значит, у него остается пара свободных часов.
– Конечно, смогу, – сказал он. – Дай только сделаю несколько звонков, а потом я совершенно свободен.
– Большое спасибо, – сказала она и вернулась в свой номер, не закрыв за собой дверь.
Их комнаты, оказывается, разделял шкаф, дверь которого в ее номере открывалась, а не отодвигалась в сторону, как в его. Он почти сразу это заметил, потому что, вернувшись в кресло возле телефона, видел в зеркале, как беззвучно открывается вторая дверь. Ожидая, пока его соединят с правительственным информационным бюро, он рассеянно продолжал смотреть в зеркало.
И потому увидел, как она помедлила, поглядела на себя в этой убогой серой и желтой бумаге и невольно состроила презрительную гримаску.
– Да? – сказали из телефона.
– Отдел по связям с иностранными корреспондентами, будьте добры.
– Подождите минуту.
Она положила руки на грудь, словно чтобы сорвать противную одежду, но бумага, усиленная пластмассой, чтобы защитить от частых ятакангских дождей, не поддалась. С видом потерпевшей поражение она стянула кофту и гневно смяла ее в ком, который зашвырнула в дальний угол комнаты.
– Отдел по связям с иностранными корреспондентами, – сказали в телефоне.
– Меня зовут Дональд Хоган, я послан к вам с аккредитацией от «АнглоСлуСпуТры». Вы должны были получить извещение из нашего центрального офиса.
– Пожалуйста, повторите имя и фамилию. Я проверю.
Верхняя часть саронга, машинным способом заложенная складками под приблизительно рост и размер Бранвен, Развернулась с шорохом бумаги. У Дональда перехватило Дыхание. Под саронгом на ней не было ничего, груди у нее были похожи на коричневые персики, а соски – на яркие сердолики.
– Да, мистер Хоган, извещение о вашем прибытии поступило. Когда вы хотели бы приехать к нам и получить регистрацию вашего официального статуса журналиста в Ятаканге?
– Если три часа дня не слишком рано…
Она размотала три слоя саронга с талии и нагнулась, чтобы распутать сложный клубок прорезей и хвостов, составлявший шаровары. Когда она согнулась в талии, ее груди едва качнулись.
– Я посмотрю в расписании встреч соответствующего чиновника. Пожалуйста, оставайтесь на проводе.
Ей, наверное, удалось надеть незнакомую одежду, но, чтобы снять ее, потребовалось много больших трудов. Не разгибаясь, она повернулась, словно чтобы лучше видеть, что делает, и в квадратном зеркале возникли маленькие округлые ягодицы. Свет упал на холмик черных волос, когда эти ягодицы раздвинулись.
– Да, приходите в три. Благодарю вас, мистер Хоган, – сказали из телефона. Раздался щелчок. Дональд встал – во рту у него пересохло, сердце бешено стучало – и прошел через шкаф.
Все еще стоя к нему спиной, Бранвен переступила через ворох бумажного саронга и сказала:
– Я, конечно, знала, что ты смотришь. Он промолчал.
– Иногда мне думается, что сошла с ума, – сказала Бранвен, ив ее голос вкрались пронзительные ноты по давленной истерики. – Но опять же, бывает, мне кажется, я вовсе не сумасшедшая, а напротив, очень разумная. Он научил меня любить мое тело. Я говорю о муже. И, возможно, мне осталось не так уж много времени, чтобы проявить эту любовь.
Наконец она повернулась, очень медленно вращаясь на изящной ступне, пятка которой, как увидел теперь Дональд, была окрашена розовым – в тон лаку на ногтях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});