души надеясь на объяснение. Крайн дернул плечом, снова свернул направо, и внезапно они вышли наружу. Крытая галерея тянулась над широким квадратным двором. На дворе было шумно и людно. Даже слишком людно. Но в сломанные ворота продолжала ломиться толпа. Горожане вели себя беспокойно: швырялись выдранными из мостовой камнями, размахивали ножами, навозными вилами и заборными кольями. При этом они нечленораздельно, но громко вопили. Насколько Илка смог разобрать, речь шла о крайнах. «Не любят нас здесь», – заметил он, рассчитывая все-таки выманить объяснение. «Держи щит», – прозвучало в ответ. С этим Илка спорить не стал. Стражники, ощетинившись алебардами, медленно отступали по угловым лестницам на галерею, наверху изготовились арбалетчики, но стрелять пока не решались. Среди галдящей толпы возвышалось несколько конных. Лошади нервничали, плясали на месте, толпа шарахалась от них, но тут же смыкалась снова. Варка, кривя рот, то и дело косился вниз, в ожидании нового камня. Вдруг, слабо охнув, он разорвал щит, одним прыжком взлетел на перила, ухватился за какой-то кстати подвернувшийся под руку толстый шнур и прыгнул. В руки впились колкие серебряные нити, стяг с гербом дома Гронских не выдержал такого грубого обращения, затрещал и оборвался, повис, подметая землю пышной бахромой, но Варка успел коснуться ногами затоптанной брусчатки, удачно проскользнув между заточенным колом и лезвием мясницкого ножа. Наскоро обтерев о штаны окровавленные руки, он решительно рванул сквозь толпу.
– Тронутый, – простонал Илка, бросившись к перилам, – куда тебя несет!
И с одного взгляда понял куда. Посреди двора крутилась сытая лошадка дядьки Антона. Из-за спины криво, но цепко сидевшего на ней Тонды торчали рыжие патлы и тощая рука, отчаянно махавшая Варке. Варка пробрался к лошади, нырнул почти под брюхо, рискуя, что на него сейчас же наступят, с разгону уткнулся лицом в исцарапанную чумазую коленку.
– Дура, я думал, они тебя…
– А я думала, они вас… – всхлипнула Жданка и сползла с широкого крупа, обрушилась прямо ему на голову. Варка едва удержался на ногах, неловко подхватил ее и первым делом как следует встряхнул, очевидно надеясь таким способом проверить, все ли в порядке. Вокруг страшно орали, но он не обращал на это внимания.
– Они вломились, – сквозь слезы забормотала Жданка, – а вы спите! Я тебя трясу, а ты как мертвый, я к дядьке Антону – а он не шевелится и не храпит даже. Они вас потащили… а я… я-то что могу! Они все в кирасах, сапоги кованые…
– Ну, будь они без доспехов, ты б их всех загрызла, – предположил Варка, покрепче стиснув ее плечи. Плечи были худые и горячие, Жданкины.
– Не держи меня за дуру, – обиделась Жданка, – еще не хватало на них кидаться. Я спряталась.
Илка почувствовал, что остался без щита. Господин Лунь, зябко обхватив себя за локти, прислонился к подпиравшему крышу резному столбу. На Жданку с Варкой, обнимавшихся в самом сердце кипящей толпы, он не глядел. Запрокинул голову, словно надеялся сквозь черепицу увидеть небо.
– Так весь сыр-бор из-за Антоновой внучки? – удивленно пробормотали сзади. Илка обернулся. Влад Гронский стоял у стены, и вид у него был растерянный.
– Никто ее и пальцем не тронул. Даже в мыслях не было.
Крайн не шевельнулся.
– Да кто она вам?! Или… да нет, не может быть…
– Она крайна, – мстительно просветил его Илка, – крайна великой силы.
– Эй, а все остальные где? – ухмыльнулся свесившийся с седла Тонда.
– Там, – Варка дернул подбородком, указывая на галерею, с которой окончательно содрали и теперь втаптывали в грязь стяг славного дома Гронских.
– Живы? Стало быть, сами справились. Выходит, зря я народ взбутетенил.
– А чего они орут? – впервые озадачился Варка.
– Так за вас заступаются. Как ваша рыжая нас разбудила, так мы с ней прямо в город дернули. День базарный, на площади не протолкнешься… Я там шепнул одному-другому, мол, Гронские крайнов убивают. Ну, в Трубеже всякий знает: от Гронских все наши беды. Глянь, как разъярились. Влезайте на лошадь, не то затопчут.
– Верните крайнов! – орала толпа. – Смерть проклятому роду!
– Кому смерть-то? – не понял Варка.
– Да Гронским, чтоб их подняло и прихлопнуло. Влезай, говорю, пока народ не понял, кто ты есть, а то хлопот не оберешься.
– А чё? Кто я есть-то?
– Ну это уж тебе видней… Крылья только не показывай.
– Крылья? – переспросил Варка, поудобнее устраиваясь на широком крупе. – Не, не буду…
* * *
Жданку Тонда усадил впереди себя. Господин Лунь очнулся и повелительно махнул рукой, призывая их пробираться на галерею. Все понимали, что уходить лучше через колодец. Кто знает, что придет в голову разгоряченным горожанам.
– Теперь ты мне веришь? – негромко спросил Влад Гронский. – Не трогал я твоих женщин. Ни госпожу Анну, ни Мариллу, ни эту… гхм… юную госпожу крайну. Я пятнадцать лет с седла не слезал. Вас не стало, и тут же из всех углов нечисть всякая полезла. Вам-то что: захотели – улетели, захотели – прилетели… а мы по земле ходим.
– И как только вас земля носит, – с необыкновенной язвительностью пробормотал себе под нос господин Лунь, но развить свою мысль ему не удалось.
В конце галереи возникло прекрасное видение: госпожа Элоиза в платье из серебристой парчи, в диадеме на роскошных серебристых кудрях, окутанная тончайшим белым покрывалом. Красиво и плавно она двинулась к крайну, изящно простерла к нему холеные полные руки.
– Мой дорогой… Мы уже не смели надеяться. Я ждала тебя еще зимой… А ты… прислал вместо себя какого-то мальчишку. Тот, конечно, ничего не понял, сам перепугался, нас напугал до полусмерти. Влад, ты хорошо их устроил? Вы всем довольны?
– Безмерно довольны, – сказал господин Лунь, выпрямляясь, – снова видеть вас, госпожа Элоиза, великое счастье.
– Милый мой, – расцвела госпожа Элоиза, хотя Илка после слов, сказанных таким тоном, предпочел бы забиться в ближайшую щель и никогда из нее не высовываться, – бедное заблудшее дитя… Мы так скучали по тебе. Передать не могу, как мне жаль, что наша дружба кончилась так печально. Но ведь и ты тогда погорячился. Надвратную башню, знаешь ли, пришлось строить заново… А на месте Сафоновой рощи до сих пор ничего не растет. Однако теперь, когда вы вернулись и все разъяснилось…
– Да, – кивнул господин Лунь, не поднимая глаз, – теперь мне все ясно.
В голубых очах госпожи Элоизы плескались самые настоящие слезы. Промокнув их кружевным платочком, она сочувственно коснулась плеча господина Луня и медленно, под локоток повлекла его за собой.
– О, дорогой, все это ужасно. Мой муж был в отчаянии, но ничего не смог сделать. Эти люди иногда бывают невероятно упрямы и на редкость тупы… Как сказал