вагона расположился молчаливый пассажир. У него было узкое лицо, обрамленное мягкими седыми, довольно длинными волосами. Смугловатая кожа отливала каким-то странным блеском, казалась истонченной и почти прозрачной, что свидетельствовало о перенесенных физических страданиях. Голубые глаза, осененные красивым лбом, уже несколько часов неотрывно смотрели на широкие просторы за окном. Время от времени его правая рука с тонкими пальцами шевелилась, словно рисуя в воздухе какие-то силуэты. Эта рука привлекала внимание не только изяществом, но была, кроме того, необыкновенно выразительна, как лицо мыслящего человека. Одежда путешественника была сшита из дорогой тонкой кожи, но производила такое впечатление, будто этот молчаливый джентльмен на первой же остановке выйдет из вагона и продолжит путешествие на лошади. Контраст между этим костюмом и хрупкой, даже несколько болезненной внешностью уже давно возбуждал интерес его попутчиков.
Поблизости от молчаливого пассажира разместилась семья из трех человек и еще два господина, один из которых был лет на десять-пятнадцать моложе другого. Несмотря на то что все они провели вместе уже много часов, общей беседы не получалось, и причина тому заключалась, по мнению членов упомянутого семейства, в нелюдимости двух господ – седовласого джентльмена у окна и одного из двух других пассажиров, того, что постарше. Последний был коренаст, широкоплеч и отличался здоровым цветом лица, прорезанного от носа к подбородку двумя глубокими морщинами.
Время было за полдень. Ветер за окном реял над землей, гнул траву, и прерия казалась морем, подернутым рябью. По небу плыли на запад облака.
– Па! – крикнул вдруг мальчик, сын и средоточие семейства. – Антилопы!
Вскочив, он встал к окну.
– Ма! – снова крикнул он. – Индеец! Индеец!
– «Индеец, индеец»! – передразнил его отец. – Сядь, пожалуйста, на место.
Дуглас послушно сел. Тем более что индейский всадник уже исчез из его поля зрения.
Молчаливый пассажир у окна пошевелился. Лицо его заметно оживилось, словно он мысленно заговорил сам с собой. Коренастый господин тоже как будто мгновенно оттаял под действием невидимого теплого влажного ветра. Складки у его рта пришли в движение и обозначились еще резче.
Взгляды седовласого и коренастого встретились, и оба сразу же почувствовали расположение друг к другу.
– Вам тоже довелось побывать в этом не самом безопасном уголке земли? – спросил коренастый.
– Да, было дело, – уклончиво ответил седой.
– Решили проведать знакомые места?
– Да.
– Я тоже. Эта земля – как магнит.
– Вы правы.
На этом интерес собеседников друг к другу как будто иссяк.
Зато отец мальчика счел своим долгом высказать более пространные комментарии к затронутой теме:
– Вы говорите, не самый безопасный уголок земли? Это лишь переходный период! Через пару месяцев этих краснокожих наконец приведут в чувство и погонят в резервацию. Туда им и дорога! Пора как следует объяснить этим вшивым пьяным бандитам, что такое цивилизация.
Дуглас посмотрел на коренастого. «Ну, что ты на это скажешь?» – говорил его взгляд. Но за того ответил седой.
– Свободные индейцы – не бандиты… – произнес он тихо, но уверенно. – И уж тем более не вшивые. Я нашел среди них много хороших и искренних друзей. И для успешного развития их способностей им нужна вовсе не цивилизация, а время, покой и свобода. Их судьба – это трагедия.
– Позвольте… Трагедия?.. Мы не в театре, мы делаем Америку! Вот эта железная дорога, например, была построена даже раньше назначенного срока. У нас нет лишнего времени, чтобы разбрасываться им и дарить его кому бы то ни было. Кто не способен быстро приспосабливаться к новым условиям, должен уступить место другим. Таков закон жизни.
– Такой подход к решению проблемы, мистер…
– Финли.
– …мистер Финли, может в конце концов привести к последствиям, весьма неприятным даже для тех, кто не имеет никакого отношения к этой борьбе.
– Пожалуйста, не пугайте мою жену!
– Это совсем не входило в мои намерения. – Седой пассажир откинулся на спинку сиденья. – Индейцы тоже не горят желанием досаждать вашей супруге.
Раздался свисток паровоза.
За окном простиралась пустынная бескрайняя прерия. Медленно надвигающиеся весенние сумерки приглушили краски дня. Небо и земля сливались на горизонте.
Седовласый джентльмен, судя по всему, не желал продолжать разговор.
Мать предложила Дугласу плитку шоколада, но тот отказался. Мистер Финли же взял кусок шоколада и вновь оживленно заговорил.
– Что касается меня, то я – республиканец, – с готовностью сообщил он, хотя никто его об этом не спрашивал. – Я всегда был республиканцем, железным, непоколебимым республиканцем и всегда выступал за свободу и даже за равные права для краснокожих или негров. Но здесь речь идет не о белых, черных или краснокожих, а об убийцах или о гражданах. Иными словами, о том, быть железной дороге или не быть. Ответ ясен и не требует комментариев.
– Эта земля была отдана индейцам в вечное пользование.
– Какое это имеет отношение к железной дороге?
– Обычно вопрос о строительстве железной дороги решает владелец земли.
– Мы едем по территории одного из соединенных штатов!
Седоволосый джентльмен не ответил и вновь устремил взгляд в окно.
– Па, ты помнишь цирк в Миннеаполисе? – воспользовавшись паузой вмешался Дуглас. – Там один индейский вождь тоже дерзнул на манеже произносить подобные речи!
– Да-да. И представление кончилось убийством инспектора манежа и расследованием ограбления кассы.
Седоволосый вздрогнул:
– Простите, вы не помните названия цирка и год, когда это произошло?
– Это случилось весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, – ответил Дуглас. – А цирк назывался «Майерс».
– Мое имя Моррис. Осенью тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, в Омахе, я стал свидетелем этого ограбления кассы. Вам известно, чем закончилось следствие?
– Арестовали некоего ковбоя по имени Джим, – сообщил мистер Финли. – Но он в ту же ночь сбежал и бесследно исчез.
– А кто и почему убил инспектора манежа?
– Индеец по имени Топ, выступавший в цирке, застрелил инспектора и тоже сбежал. Тогда из цирка сбежала вся конная группа, состоявшая из индейцев племени дакота.
– Вот как…
– Прошу извинить мое любопытство… – Миссис Финли подалась немного вперед, чтобы обратиться к седоволосому джентльмену. – Но… вы сказали, ваше имя – Моррис? Вы, случайно, не тот самый Моррис, знаменитый художник, который изображает преимущественно индейцев?
– Что касается индейцев, вы не ошиблись, мадам.
– Ну, тогда… тогда ваша симпатия к ним вполне понятна! Лицом к лицу в каждом человеке можно открыть… что-то… что-то человеческое. Я очень хорошо помню это великолепное и в то же время ужасное представление в Миннеаполисе. Вождь дакота, который потом совершил убийство, был необычным явлением, внушающим симпатию… – Мистер Финли, который отнюдь не был явлением, внушающим симпатию, недовольно покосился на жену, но та не обратила на его взгляд внимания. – В этой труппе выступал также индейский мальчик,