ритмом шлепающих по влажному асфальту сапог. Пожалуй, Рэйчел навсегда могла бы запомнить суматоху в своей голове: когда одна мысль сталкивалась с другой, и девочка металась в попытках найти самую важную, которая должна была успеть прозвучать в течение пути во всего одну несносную милю, ведь этого так мало и вместе с тем более, чем предостаточно.
Робертсон сделала глубокий вдох, так, что легкие едва не содрогнулись в прерывистом кашле, и посмотрела еще раз на парня, пытаясь разглядеть в его действиях пусть даже ничтожный намек, но тот был полностью увлечен поглощением мороженого. И хоть сама девочка по его глазам видела, как зубы сводит колючим холодом от каждого укуса, почему-то последовала этому примеру и тоже распечатала свой фруктовый лед, делая спешный укус. Рот так и жгло, но неприятная боль отдавала ярким привкусом спелого банана и замороженной в кристаллы карамели.
— Кстати, довольно странный ты сделала выбор, — начал вдруг Джек, пытаясь разрушить атмосферу недоверия и тяжести неуверенности. Девочка удивленно хмыкнула и подняла на него недоумевающие лучисто-зеленые в свете полумертвого зимнего солнца глаза. — Я имею в виду твое угощение; между прочим, мне досталось клубничное с жилками сладкого персика, но кажется, в мой лед подмешали немного вафель. Нет, действительно — ты могла принести все, что угодно. Сладкие лепешки из кофейни за углом школы, которые бы за пару лишних центов полили огненными струями меда или растопленного шоколада, пряный кофе с ароматом корицы в толстых пластиковых стаканчиках или пара круассанов с нежнейшим сливочным кремом внутри… И все же ты выбрала мороженое — настоящий лед в самом разгаре декабря. Когда обыкновенные люди утешают себя теплым какао под мягким пледом и долгими объятиями, мы идем по улице и едим мороженое, как будто нам вовсе не холодно и нечего скрывать друг от друга. Так, будто все и вправду стало как прежде.
Джек постарался сказать последнее как можно небрежнее, но странная дрожь в голосе не смогла укрыться от девочки, и вот они снова шли в полной тишине — каждый задумался о своем и мысленно то растягивал отведенную ему милю, то сжимал с диким желанием поскорее остаться в одиночестве. Им бы замереть на добрые пятнадцать минут, чтобы постоять на месте с закрытыми глазами и вообразить будущий диалог внутри самих себя; это было бы прекрасно — разыграть в сознании с десяток возможных исходов и продумать заранее колкие реплики, прийти к определенному выводу и после спокойно вернуться к беседе, подставляя уже готовые ответы там, где это необходимо, с непоколебимой уверенностью на довольном лице. Но сейчас… оба растеряны, напуганы, загнаны в углы своими же догадками, и им так нужна эта драгоценная нить с чем-то спасительным, ведь без нее они тонут и не видят никакого выхода.
Рэйчел попыталась взять себя в руки. «Я всего лишь хочу узнать, что такого между нами произошло, но, черт возьми, стоит мне отвести на секунду взгляд, и вот я уже внимательно наблюдаю за укутанной в огромный голубой шарф женщиной, которая сосредоточенно стояла перед живописной витриной и выбирала одного из семи ощипленных гусей, висевших мертвыми комками с завязанными бичевкой лапками. Интересно, сколько сейчас стоит купить такого гуся? Наверное, она приготовит его сыну на день рождения или удивит изысканным блюдом приезжих гостей — кто в здравом уме сможет отказаться от сочной птицы с запеченной золотой корочкой, из которой то и дело выглядывают подрумянившиеся апельсины и яблоки, а от самого мяса веет нотками корицы и сладкого вина… Так, нужно подумать о более важных вещах, Рэйчел! Как ты сможешь подступиться к этой непростой теме, когда сам он упрямо молчит и держит невидимую дистанцию, и спустя… два поворота и магазин со швейными принадлежностями — да, точно, именно туда мы с мамой ходили в воскресенье за белыми нитками для починки моей любимой пижамы — всего каких-то два поворота, и покажется дом Джека, а мой шанс исчезнет так же стремительно, как этот зануда скроется за собственной дверью».
Но Робертсон только думала, угрюмо глядя себе под ноги, а краешком глаза отмечала все происходящее вокруг, и эти вещи занимали ее голову как назло именно в эти судьбоносные мгновения. Только она хочет начать удачно подобранной фразой, как распахнется дверь ресторана, и дивный аромат жареной лапши и креветок унесет прочь телесное существо, заставляя его потеряться у входа в это чудное место; Рэй негромко кашлянет в кулак, привлекая к себе внимание парня, и рядом тут же раздастся пронзительный сигнал автомобиля, громкий собачий лай и ругательства водителя, а из-под самых колес выскочит серый пудель и умчит прочь от перепуганной до истерики хозяйки, размахивающей в негодовании разорванным концом поводка… Наконец, после очередного ледяного куска, от которого зубы сводило с тихим скрежетом, девочка осторожно начала:
— Могу я задать тебе немного личный вопрос, Джейкен? Ну, знаешь, такой, от которого тебе станет жутко неловко, но отвечать все равно придется, потому как ты уже дал обещание и не можешь нарушить честного слова.
— Валяй. Только не нагнетай, когда я буду очень долго думать над тем, что бы такое на это ответить.
— Что происходит? Ведь… ты же чувствуешь, что не хватает чего-то очень важного? Какой-то крупицы, которую прежде никто не замечал, но теперь от этой потери что-то внутри иногда предательски сжимается и трясется. Разве ты не переживал нечто подобное?
Дауни оторвался от поглощения мороженого, неосознанно оставляя чуть повыше верхней губы ободок из молочных усов, и посмотрел в некогда волшебные глаза. Все такой же теплый зеленый свет. Такое же мятное беспокойство с привкусом лайма и странной светлой грусти; всплеск ярких крапинок, пестреющих зеленым на менее светлом оттенке; мягкость зелени и нескрываемое доверие, от которого так и веет непонятной, но умопомрачительной свежестью. Вот только парень смотрел, и не мог ничего сказать — но не оттого, что при нем не находилось нужного слова. Он переживал одно из самых чертовских чувств на Земле, когда, будучи врачом выходишь к столпившимся в ожидании родственникам с печальными известиями о кончине своего пациента; или в последний раз смотришь в глаза любимому питомцу, зная про себя, что уже через час или два щенячьи глаза, полные радостного восторга и искренней честности, навсегда закроются, и теплая грудь застынет, лишившись некогда обнимающего ее именного ошейника; осознаешь, что нужно одним отвратительным поступком или взглядом оттолкнуть от себя удивительное рыжеволосое создание, ведь только ты способен понять, что ЭТО должно случится и пойдет ему только на пользу. Осталось лишь