Читать интересную книгу Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Когда два джентльмена встретились, их привлекла друг в друге схожесть характеров, а расхождение во мнениях позволило приобрести друг у друга опыт, на котором были основаны эти мнения, ценные для обоих. Мистер Киркпатрик был внимательно вежлив с миссис Гибсон, хотя в их общении родственным узам не придавалось большого значения, и он был очень рад, что она нашла себе достойную партию, выйдя замуж за разумного и приятного человека, который мог содержать ее в достатке и относится к ее дочери без предрассудков. Молли произвела на него впечатление хрупкой девушки, которая могла быть очень милой, если бы выглядела более здоровой и оживленной. Осмотрев ее критически, он отметил красивые черты ее лица: мягкие серые глаза, черные завитые ресницы, редко появляющиеся ямочки, прекрасные зубы, — но на всем этом была вялость, тихое уныние, которые напрашивалось на невыгодное сравнение с цветущей Синтией — блистательной, энергичной, грациозной и остроумной. Как потом мистер Киркпатрик рассказал своей жене, он совершенно влюбился в ту девушку. И Синтия, готовая очаровывать незнакомцев, как любая девочка трех или четырех лет, оказалась на высоте положения, забыв о своих заботах и унынии, больше не вспоминая, что сожалела, утратив доброе мнение мистера Гибсона, слушала увлеченно и вставляла кроткие реплики, перемешанные с наивными забавными остротами, пока мистер Киркпатрик не оказался всецело ею очарован. Он уезжал из Холлингфорда, удивляясь тому, что исполнил свой долг и получил от этого удовольствие. К миссис Гибсон и Молли он испытывал обычные дружеские чувства, и ему было все равно, увидит ли он их снова. Но к мистеру Гибсону он испытывал теплое уважение, сильную личную симпатию и был бы рад, если бы она переросла в дружбу, для которой бы нашлось время в этом беспокойном мире. И он определенно решил больше видеться с Синтией; его жена должна узнать ее; она должна остановиться у них в Лондоне и показать себя свету. Но, вернувшись домой, мистер Киркпатрик обнаружил, что его ждет очень много работы, и ему придется запереть зародившуюся дружбу и добрые планы в надежном шкафу своей души и отдаться душой и телом неотложным делам. Но в мае у него нашлось время, он взял свою жену на Академическую выставку, где выставленные портреты настолько поразили его своей схожестью с Синтией, что он рассказал своей жене о ней и о своей поездке в Холлингфорд больше, чем сделал это ранее. В результате, на следующий день миссис Гибсон было отправлено письмо, в котором Синтию пригласили навестить кузенов в Лондоне, и напомнили ей много незначительных случаев, которые произошли, когда она бывала у них ребенком, чтобы протянуть нить дружбы из прошлого в настоящее. По получении это письмо было по разному воспринято четырьмя людьми, сидевшими за утренним столом. Сначала миссис Гибсон сама прочитала его. Затем, умолчав о том, о чем в нем говорится, дабы ее слушатели пребывали в неведении, к чему относятся ее замечания, она сказала:

— Думаю, они вспомнили, что я им более близкая родня, чем она, но никто не думает о семейной привязанности в наши дни. Он мне очень понравился, купил мне новую поваренную книгу, все для того, чтобы сделать приятное и угодить, как он привык, — она произнесла эти слова печальным, обиженным тоном, но так как никто не знал, о чем она говорит, было трудно ее утешить. Ее муж заговорил первым:

— Если вы хотите, чтобы мы посочувствовали вам, расскажите нам, какова природа вашего горя.

— Полагаю, он предполагал оказать дружеское внимание, только я думаю, что сначала следовало спросить меня, а не Синтию, — ответила она, снова прочитывая письмо.

— Кто это он? И что вы подразумеваете под «дружеским вниманием»?

— Мистер Киркпатрик, разумеется. Это письмо от него, и он хочет, чтобы Синтия поехала и навестила их, и ни слова ни обо мне, ни о вас, мой дорогой. Я уверена, мы сделали все возможное, чтобы его пребывание у нас было приятным, и ему следовало сначала пригласить нас.

— Так как у меня нет возможности поехать, мне это неважно.

— Но я могла бы поехать, во всяком случае, ему следовало оказать нам любезность: это всего лишь надлежащий знак уважения. К тому же так неблагодарно с его стороны, когда я намеренно отдала ему свою гардеробную!

— А я переодевался к ужину каждый день, пока он был здесь, если уж перечислять жертвы, на которые каждый из нас пошел ради него. Но, несмотря на это, я не ждал, что он пригласит меня к себе. Я буду только очень рад, если он снова приедет ко мне.

— Я склонна запретить Синтии ехать, — задумчиво произнесла миссис Гибсон.

— Я не могу ехать, мама, — краснея, сказала Синтия. — Все мои платья такие поношенные, а мою старую шляпку нужно переделать на летнюю.

— Но ты можешь купить новую. Я уверена, сейчас самое время купить тебе другое шелковое платье. Ты, должно быть, много отложила, я не помню, когда ты покупала себе новую одежду.

Синтия начала что-то говорить, но резко остановилась. Она продолжила намазывать масло на тост, но держала его в руке, не откусив ни кусочка. Не глядя ни на кого, спустя пару минут молчания, она снова заговорила:

— Я не могу ехать. Мне бы очень понравилась эта поездка, но я действительно не могу. Пожалуйста, мама, напиши ответ немедленно и откажись.

— Чепуха, дитя! Когда человек в положении мистера Киркпатрика предлагает свое расположение, не стоит отказываться, не предоставив основательных причин. С его стороны это так любезно!

— А что если тебе поехать вместо меня? — предположила Синтия.

— Нет, нет! Так не пойдет, — решительно возразил мистер Гибсон. — Ты не можешь передавать приглашение таким образом. На самом деле, Синтия, эта отговорка из-за одежды кажется очень банальной, если у тебя нет других причин для отказа.

— Это настоящая, истинная причина для меня, — сказала Синтия, взглянув на него. — Вы должны позволить мне судить себя самой. Не стоит ехать туда в потрепанной одежде, даже на Даути-стрит, насколько я помню, моя тетя очень привередлива в одежде. И теперь, когда Маргарет и Хелен уже выросли, и они так много выходят… пожалуйста, не говорите больше ничего об этом, я знаю, этого не стоит делать.

— Мне интересно, что ты сделала со всеми своими деньгами? — спросила миссис Гибсон. — Ты получаешь двадцать фунтов в год, благодаря мистеру Гибсону и мне. Я уверена, ты не потратила больше десяти.

— Мне не хватало многих вещей, когда я вернулась из Франции, — ответила Синтия тихим голосом, явно обеспокоенная всеми этими расспросами. — Прошу, давайте решим сразу. Я не поеду, и точка, — она встала и вышла из комнаты довольно внезапно.

— Я ничего не понимаю, — заметила миссис Гибсон. — А ты, Молли?

— Я тоже, я знаю, что ей не нравится тратить деньги на платья, и она очень экономна, — Молли сказала так много, а затем испугалась, что причинила сестре вред.

— Но тогда у нее где-то должны быть деньги. Я всегда полагала, что если у вас нет экстравагантных привычек и вы не живете свыше ваших доходов, то к концу года у вас должна лежать некая сумма. Разве я не часто так говорила, мистер Гибсон?

— Возможно.

— Что ж, тогда применим тот же самый довод в случае Синтии. И я спрашиваю, что стало с деньгами?

— Не могу сказать, — ответила Молли, видя, что к ней обращаются. — Она могла отдать их кому-нибудь, кто в них нуждается.

Мистер Гибсон отложил свою газету.

— Совершенно ясно, что у нее нет ни платья, ни денег, необходимых для поездки в Лондон, и что она не хочет, чтобы ее расспрашивали на эту тему. Ей нравятся тайны, я же их не выношу. Тем не менее, я считаю, что для нее желательно поддержать знакомство, дружбу, все равно, как это назвать, с семьей отца. И я охотно дам ей десять фунтов, и если этого недостаточно, что ж, либо вы должны помочь ей, либо она должна обойтись без лишних предметов одежды или чего-то другого.

— Вы никогда не были так добры, дорогой, вы щедрый человек, мистер Гибсон! — воскликнула его жена. — А ведь вы всего лишь отчим! А так добры к моей бедной девочке, выросшей без отца! Но, Молли, милая, думаю, ты признаешь, что тебе тоже очень повезло с мачехой. Разве не так, дорогая? А какие приятные беседы мы будем вести наедине, когда Синтия уедет в Лондон! Не уверена, лучше ли мы ладим с тобой, чем с ней, хотя она мое родное дитя. Как правильно говорит дорогой отец, в ней есть любовь к тайнам. И если я ненавижу что-то, то это малейшие утаивания или скрытность. Десять фунтов! Они вполне ее обеспечат, купим ей пару платьев, новую шляпку и я не знаю, что еще! Дорогой мистер Гибсон, как вы щедры!

Что-то похожее на «фу» донеслось из-за газеты.

— Могу я пойти и рассказать ей? — спросила Молли, поднимаясь.

— Да, конечно, милая. Скажи ей, что неблагодарно отказываться. И скажи ей, что твой отец желает, чтобы она поехала. И скажи ей тоже, что будет неправильно не воспользоваться удобным случаем, который может со временем распространиться и на остальных членов семьи. Несомненно, если они пригласят меня, — что, конечно, им следовало сделать, — я не стану говорить, до того, как приглашать Синтию, потому что я не думаю о себе, и я самый всепрощающий человек на свете, когда приходится прощать пренебрежение. Но когда они пригласят меня, что они непременно сделают, я не буду довольствоваться незначительными намеками там и сям и заставлю их прислать тебе приглашение. Пара месяцев в Лондоне очень пойдет тебе на пользу, Молли.