— Не приведи Ясень какая, — подтвердил Локи. — Однако ж девки в здешней тмутаракани больно хороши. Да ты и сам их видел… Слышал… Нюхал? — Он махнул рукой. — А, ладно! В общем, та ещё краса! И все три — дочки местного кузнеца, представляешь? Ну как уж тут не задержаться? Навеки бы жить у них остался, да мед здесь делают — моча ослиная и то вкуснее будет.
На последнее заявление Хеймдалль иронично хмыкнул, но смутить своего дядюшку ему никогда не удавалось.
— Что ржешь? Попробовал как-то, не разглядев. — Локи и глазом не моргнул, игнорируя подколку. — Дерьмо у них мед, одним словом. И папаша ихний из кузни своей рано или поздно выберется и до меня с дубьем доберётся за то, что дочерей ему перепортил. А то не может же у него пятый день кряду горн тухнуть?
— А четыре дня, значит, мог? — хохотнул Хейм, дивясь очередной проказе неугомонного друга.
— Неисповедимы пути судьбы. — Ехидство в голосе в голосе Локи было едва уловимо. — Рассказывай лучше. Что стряслось, что ты битый час мнешься передо мной, как отроковица на брачном ложе?
Хеймдалль и впрямь покраснел, пойманный на собственной нерешительности.
— Что-то происходит, братец. Ветви Древа трясутся и усыхают, словно предчувствуют грядущую бурю. И даже сама земля… И воздух! Все мироздание будто дрожит, предвещая скорое наступление беды. Я говорил об этом Всеотцу…
— Погоди! — Локи нахмурился, растревоженный дурным предчувствием. — Хейм, скажи мне лучше, что гул в моей башке неизбежное последствие перебродившего меда.
— Ты тоже это слышишь? — Хеймдалль выглядел удивленным. — Никто из наших, кроме Всеотца, мне не поверил!
— О! — с преувеличенной радостью воскликнул неугомонный шутник. — Так это не у одного меня? А сам говорил, что не ужираешься хмельным, уподобляясь свиньям и иным скотам! Про Одина я, впрочем, не удивлен.
— Да нет же! Земля гудит, не иначе что-то раскалывает миры на части! Сам послушай.
Локи недоверчиво нахмурился, но, с корнем выдрав и отшвырнув в сторону мешавший ему куст вереска, бухнулся плашмя на землю, приложив к ней ухо и вслушиваясь в стоны каменной толщи.
— Убедился? — Хеймдалль, поняв, что друг, хоть и не проронил ни слова, верит сказанному, решился перейти к главному и самому неприятному: — Отец призывает тебя обратно в Асгард. Все асы собираются на решающую битву…
— Неизвестно с кем, — довершил за приятеля Локи, поднимаясь с земли в расстроенных чувствах и отряхиваясь от налипших на одежду листьев и комьев грязи. — Знаешь, что я думаю? Уж лучше б меня кузнец поколотил!
***
Сидя перед вратами в пиршественную залу Асгарда Вальхаллу, бог коварства и раздора, успев основательно устать от долгой дороги и бесконечного ожидания, скучал и предавался воспоминаниям. Он помнил и считал это место своим домом с тех пор, как попал сюда ребенком, когда по счастливой случайности оказался здесь вместе с матерью, вскоре, увы, почившей. Отца своего он никогда не видел и не знал, хоть и услышал, став постарше, слухи, что тот был из Гримтурсенов³, которых, впрочем, тоже никто давным-давно не видел.
Среди асов бродило бессчетное число баек, повествовавших о том, что вот тот-то из них-де был потомком великанов, да то-то было сделано их руками, и тут-то их некогда повстречали. А если брага оказывалась особо забористой, то не только повстречали, но и беседовали! На деле же никто этих загадочных гигантов отыскать не мог, равно как и в место их предполагаемого обитания — Нифльхейм — проникнуть.
Об обычных великанах-йотунах речи, разумеется, не шло — этих неотесанных дурнопахнущих переростков было хоть пруд пруди и в Мидгарде, и среди асов, а уж в Йотунхейме кроме них и вовсе никого не водилось.
Неспешный поток мыслей Локи прервала громыхнувшая створка врат Вальхаллы и донесшаяся следом оттуда какофония звуков, столь нехарактерных для этого места. Нет, вопли, бряцание топоров и угрозы немедленной расправы над оппонентом в споре были привычные, а разница состояла в том, что в этот раз все участники, судя по всему, оказались пугающе трезвыми, что не могло не внушать беспокойство.
В приоткрытом проёме показался быстро приближающийся силуэт Хеймдалля. Подойдя к лавке, на которой полулежа расположился бог лжи и обмана, гигант кивнул, указывая на вход:
— Ступай, они ждут.
Локи протяжно зевнул и, соскочив с каменной скамьи, ленивой походкой направился в пиршественную залу. Попав внутрь, он был встречен резко воцарившейся тишиной, вскоре нарушенной не слишком старательно скрываемым перешептыванием.
— Вот он!..
— Гляди-ка, не побоялся…
— Фригг его по камням размажет!..
— Лишь бы в пиво не попало — отравишься, это как пить дать…
С улыбкой выслушав сводку общественного мнения, Локи двинулся вдоль рядов длинных деревянных столов, оккупированных хмурыми по причине отсутствия традиционного спиртного, эйнхериями⁴, попутно разглядывая убранство помещения. Здесь за время его отсутствия ничего не изменилось: все те же стены, увешанные деревянными щитами, все тот же теряющийся в серой дымке потолок, с которого на сидящих льётся холодный металлический свет, и все тот же неизменный Один, восседающий на своём троне в самом конце залы в окружении преданных ему асов. Скука смертная, как обычно.
Локи уверенно шёл вперёд, весело отвечая на хмурые взгляды викингов. Те к нему, сколько он себя помнил, особой любви не питали. Воином он не был, предпочитая решать дела другими методами. А уж его шутки… Ну и то правда, кому охота обнаружить в своей чарке дохлую мышь вместо эля? А стараниями Локи-подростка подобное происходило регулярно.
Дойдя до центрального стола, он остановился под тяжёлыми взглядами собратьев асов и поклонился, приветствуя старых друзей, ныне глядящих на него кто волком, а кто и обезумевшим от жажды крови вепрем.
— Долгой жизни брату моему, Одину, и вам, добрые асы!
Кое-кто, кажется Тюр, вскинулся от такого приветствия, но был усажен обратно — Локи был в своём праве. В конце концов их побратимство со Всеотцом никто не отменял и не смог бы. Вглядевшись в хмурое лицо названого брата, Локи отметил, что у того с момента его изгнания прибавилось морщин, а на переносице залегла тяжёлая складка, свидетельствующая о том, что все последнее время Всеотец пытался над чем-то думать, а не ломать своим чугунком головы врагов.
Сидевшая рядом с ним супруга, как всегда чопорная и застывшая неподвижной статуей Фригг, выглядела не лучше. Впрочем, её желания читались на лице куда легче, она еле удерживалась от того, чтобы не впиться когтями в глаза ненавистного ей бога обмана, ответственного за смерть её обожаемого сына.
— И ты здрав будь, Локи, — бархатистым басом ответил Всеотец, демонстративно не замечая брожений в собственных рядах. — Я рад, что ты откликнулся на мой призыв.
— Как мог я пропустить такое событие? Встретиться с собратьями асами, каждый из которых готов пожать мне что-нибудь. Некоторые, быть может, даже руку.
— Не юродствуй, — устало поморщился Всеотец, на секунду отвернувшись и что-то выслушав от одного из воронов⁵, сидящих у него на плече. Хугин то был или Мунин? Локи никогда не умел различать между собой этих заносчивых крикливых куриц. Наконец Один продолжил: — Хеймдалль поведал, что ты так же, как я и он, чувствуешь дрожь мира, сулящую погибель всем нам. Это правда?
— Да, — коротко подтвердил Локи, вызвав очередную волну шушуканий за спиной. — Хотя я-то, признаться, поначалу грешил на собственное несварение.
— Тишина! — Единственный глаз Одина опасно сверкнул холодом, разом угомонив все прения. — Провидица сказала свое слово. Грядёт буря, грозящая всем нам большой бедой. И ты, Локи…
— Сдохнешь вместе с нашими врагами! — раздался неожиданный выкрик из зала, породив десяток смешков, тут же стихших под хмурым взглядом Всеотца.
— Ты, Локи, должен выбрать, за кого будешь сражаться в грядущей битве, — довершил Один. — Пришла пора откинуть наши разногласия перед лицом Рагнарека⁶, ибо мы сможем выжить лишь объединившись.