Не в силах совершить ничего более героического, он попробовал по торчащим тут и там женским конечностям определить примерное количество девиц, с которыми, судя по всему, неплохо провел время прошедшей ночью. Несколько раз сбиваясь и начиная заново, нетрезвое божество насчитало вокруг себя семь ног и четыре руки, одна из которых по-хозяйски лежала у него поперек груди. То есть в среднем выходило около трех с половиной человек. Или не человек. Интересно… Локи мутно-задумчиво оглядел окружающую обстановку — Асгард или Ванахейм? Или и вовсе в Мидгард его занесла нелегкая?
Решив узнать хотя бы это, он, нащупав пяткой первое попавшееся туловище, одним пинком спихнул его со спального места. Полуголая девица, выпав из теплого плена выделанных овечьих шкур, только негромко пискнула, грохнувшись на пол, да так и замерев, не проснувшись и не поменяв позы. Человек. Значит, все же Мидгард, решил бог. Будь его жертва валькирией, уже гвоздила бы его по башке молотом, какой бы пьяной ни была.
Удары, оказавшиеся стуком в дверь, спустя пару минут повторились снова, и Локи, проклиная все, на чем стояли девять миров, шатаясь, поплелся к дальней стене лачуги отворять засов, мечтая по пути, чтобы гул в голове не позволил услышать очередную чушь и жалобы про учиненные им непотребства, с которыми наверняка пришли к нему неведомые гости.
— Ну, кого там нелёгкая принесла? — хрипло рявкнул он, всем весом налегая на створку.
Открывшаяся с душераздирающим скрипом дверь явила ему стоящего на пороге воина примерно до пояса. Росту в пришельце было так много, а проем деревянной хибары располагался столь низко, что разглядеть Локи удалось лишь ноги незнакомца в тяжёлых башмаках из чёрной кожи да позолоченную перевязь с ножами, в которых имелся нехилых размеров двуручный меч. Подняв голову, он сощурился от болезненно-яркого солнечного света и, потеряв равновесие, чуть не повалился обратно на пол лачуги, но был цепко схвачен за плечо здоровенной ручищей.
— Ну здравствуй, братец! — Голос гостя рокотал подобно раскатам грома, заставив Локи еще раз поморщиться от головной боли. — Паршиво выглядишь!
— И тебе здравствовать, Хейм, — с трудом ворочая непослушным языком, отозвался бог коварства, память которого потихоньку начала восстанавливаться. — Соответствую высокому статусу, как видишь. Заглянешь на огонёк к старому другу?
Названный Хеймом великан потянул носом воздух и недовольно скривился:
— Ты, я вижу, не один. Может, поговорим снаружи?
— Ханжа! — Локи хмыкнул и медленно выполз на свет, пытаясь защититься от весенней прохлады и поплотнее крутая плечи в непонятную серую дерюгу. Без энтузиазма оглядев место своего пребывания, он наконец начал припоминать, куда его забросила капризная воля судьбы.
В данный момент вокруг имелась обычная человеческая деревня домов на пятнадцать. Людей не было — виданное ли дело спать до полудня, когда во дворе не кормлена скотина, а уходящие на охоту мужья требуют заботы и женского пригляда. Локи сделал пару шагов во двор по хлюпающей под ногами весенней жиже, которую не мог терпеть всем своим естеством, и хмуро огляделся. Где-то у дальнего дома на самой окраине деревеньки завозился и вдруг принялся дурным голосом орать кочет, в соседнем сарае пару раз хрюкнула чья-то свинья, и снова наступила тишина. Пастораль, да и только. Ну что за гадость…
Пытаясь привести в порядок истерзанный выпивкой и не менее чем титаническими замыслами о том, как бы оной достать побольше да подешевле, бог, оскальзываясь, подошел к запримеченной им бочке с водой, стоявшей недалеко от входа в хижину, и с чувством пару раз окунул в нее голову. Та на подобную фамильярность отозвалась ещё большим шумом в ушах и острыми вспышками боли за глазными яблоками. Поняв, что лучше не будет, Локи безнадежно махнул рукой и развернулся к своему гостю, рукавом утирая стекающие по лицу струи.
— Ну что там у тебя? Пришел убедиться, что я по-прежнему в ссылке?
— Ты будто жалуешься! — Хеймдалль расхохотался, демонстрируя сияющую на солнце улыбку. — По мне, так ты здесь чувствуешь себя вполне неплохо!
— Ох, только не лыбься, умоляю! — Локи спешно замахал на своего друга руками, в ужасе прикрывая глаза. — От твоей позолоты¹ недолго и ослепнуть! А что до меня, то никогда не понимал, почему пребывание у смертных Всеотец считает наказанием. Сам-то давно за местными бабенками волочиться перестал? Или, как вариант, это, наоборот, благодарность? А, Хейм?
— С чего бы это? — Хеймдалль нахмурился, раздраженный тем, что задуманный им разговор сворачивает не туда, грозя разбередить лишь недавно переставшие кровоточить раны.
— Да, может, он и сам рад, что от сыночка своего избавился? — Локи преувеличенно равнодушно пожал плечами. — Я бы, к примеру, такого недоросля несказанно счастлив был в лесу под грибом потерять!
— Не надо, братец! — Рука бога-хранителя непроизвольно дернулась, сжимаясь на рукояти меча. — С Бальдром² ты перегнул, сам знаешь!
— Ну, разумеется, как же иначе! — В голосе Локи прорезалась затаенная горечь. — Маменькиному сыночку с перепоя цверги мерещились и засыпать на полгода не хотелось, ну чем не катастрофа? Давайте теперь весь Асгард на уши поставим, сделаем из наследника непобедимого героя! И смертным польза — кто ж против вечной весны возражать будет! — В конце своего монолога он перешел на крик и, лишь успокоившись, добавил чуть тише: — И плевать, что от вечной весны посевы не взойдут, земля не родит, а людишки смертные от голода перепухнут, правда? Зато венки хоть круглый год плети.
Хеймдалль понуро покачал головой, принимая доводы брата, но все же попытался возразить:
— Но ведь не убийством же!
— А хоть бы и так! — Локи раздражённо пожал плечами. — Зато теперь природа сама за себя в ответе. Да и я, как видишь, не в обиде. — Он неспешно подошел к ограде, окружавшей его покосившуюся хибару с просевшей крышей. — И легко отделался, по всему видать. Слышал я, пока в клетке сидел, как Фригг за меня пеклась. Едва ли не самолично хотела мне яд в глотку заливать.
— Мать ведь… — растерянно пробасил Хеймдалль, удостоившись очередного скептического смешка со стороны Локи.
Тому хорошо было известно, что бог-хранитель, добрый и бесхитростный по своей сути, подобных разборок и дрязг, коими так славились его собратья асы, на дух не переносит. А уж предположить, что Всеотец с супругой способны в чем-то ошибиться или опуститься до мелочного сведения счетов с тем, кто не пляшет под их дудку, для него было и вовсе чем-то сродни клятвоотступничеству.
— Ладно… — Локи распахнул деревянную калитку, выходя со двора на дорогу. — Иди за мной, раз поговорить хотел. Знаю я тут одно место.
Спустя полчаса, покинув пределы деревеньки и так и не встретив ни одной живой души, исключая вылетевшую им прямо под ноги и чем-то сильно растревоженную несушку, друзья спустились в небольшую долину, сплошь заросшую низкими жухлыми кустами вереска, не успевшими набрать силу и зазеленеть после долгой зимы.
Дойдя до нижней точки, Локи, как стоял, уселся на склоне рядом с бойко журчащим горным потоком, не до конца освободившимся от сковывавшего его зимнего льда и ныне с энтузиазмом подтачивавшего собственное узилище.
Подогнув под себя правую ногу в домашнем тапке из мягкой кожи, бог коварства лениво почесал все ещё мокрую черную щетину, не видевшую бритвы, должно быть, уже пару недель, и похлопал тушей недавно кудахтавшей курицы — а теперь его будущим сытным обедом — по земле рядом с собой, тем самым приглашая Хейма разделить с ним привал. Тот, скинув перевязь и положив меч поближе к себе, не замедлил присоединиться.
— Ну, как там наверху? — Локи смотрел вперёд, щелчком пальца сшибая мелкие сосульки, все еще висящие на ближайшем к нему кусте.
— Плохо, — хмуро признался Хеймдалль, которому, пока садился, снег успел залететь в штанину, разом испортив и без того паршивое настроение. — Ты-то как в такой глухомани оказался? Тут ведь даже по меркам людей дыра дырой.