– Выполняйте мои приказания, боцман, – резко ответил Русанов. – Свистать всех наверх!
Команда молниеносно заняла боевой порядок: марсовые – на мачтах, стрелки – на баке, артиллеристы – у пушек, остальные разобрались вдоль бортов.
– Потушить огни! Шико и четверо матросов из абордажной команды пойдут со мной на шлюпке. Приготовьте к спуску лодку и загрузите в нее пять бочонков пороха! Да не забудьте прихватить десяток ручных бомб! Тихомир, остаешься за старшего!
Стемнело. Поймав парусами ветер, силуэт вражеского корабля надвигался на «Тюльпан», как потусторонний призрак, а два фонаря на баке, словно глазницы чудовища, упрямо таращились в ночи. В слабом отсвете палубных огней едва различались силуэты наблюдателя на рее грот-мачты и суетившихся на носу стрелков. Фрегат спешил поравняться со шхуной, чтобы разрядить в нее пушки левого борта.
Но первой ударила артиллерия корсаров. Метко направленный зажигательный снаряд достиг турецкого корабля, и его паруса загорелись. Языки пламени взвились кверху. От «Тюльпана» под прикрытием уже наступившей темноты отчалила шлюпка, а за ней на тросе – лодка с пороховыми зарядами. Бешеная пальба из ружей не остановила смельчаков, и они подобрались к самому корпусу вражеского судна. Несколько османов попытались оттолкнуть ее длинными баграми и поплатились за это жизнью. Но и в шлюпке было несладко: над головами матросов свистели пули. Отвязав трос, они оставили лодку у корпуса фрегата и принялись усердно грести назад.
Раздалась команда Русанова:
– Суши весла! Огонь! – и несколько зажженных бомб полетели в груженную смертоносным грузом лодку. Корсары упали на дно шлюпки. Прогремел оглушительный взрыв, и послышался душераздирающий скрежет – в корпусе боевого корабля высветилась чудовищная, размером с мельничное колесо, дыра. Потоки воды устремились в трюм, и фрегат, накреняясь на левый борт, точно раненый буйвол, стал резко оседать.
Агония длилась недолго. Паника, крики о помощи, стоны раненых, ружейные выстрелы… И вдруг раздался странный булькающий звук, похожий то ли на последний вздох умирающего, то ли на всплеск большой рыбы, и огромная воронка стала засасывать в свое нутро остатки корабля и людей. Неожиданно все стихло, и дым рассеялся.
С «Тюльпана» бросили веревку. Шлюпка с героями пристала по траверзу к левому борту шхуны, в то время как корабль становился против ветра.
– Отпустить тали! – донеслось с палубы.
С рей грот-мачты кинули два каната с петлями. Сидевшие внизу прикрепили их к банкам, и шлюпку подняли наверх вместе со всем экипажем. Капитон получил легкое ранение в предплечье, а Шико и еще двое храбрецов погибли. Не повезло и трем пушкарям, сраженным картечью во время артиллерийской дуэли.
Шесть безжизненных тел лежали в ровном ряду посередине палубы.
– Станови-ись! Приспустить флаг! – приказал боцман.
Корсары все как один выстроились вдоль правого борта и обнажили головы. Русанов, прижимая раненную руку, поднялся на капитанский мостик:
– Вольные мореходы! Мы отправили на дно еще один вражеский корабль! Он больше не будет грабить прибрежные греческие города и топить рыбацкие шхуны. Но за эту победу мы заплатили жизнями шести наших братьев. Светлая им память и слава!
Здоровой рукой он поднял пистолет и разрядил его в воздух. Этому примеру последовали остальные, и над только что притихшим ночным морем прогремела ружейная канонада.
Обернутые в парусину останки почти без всплесков ушли под воду. А волны то стонали, то плакали, то жаловались ветру на бессмысленную жестокость людей.
«Тюльпан» снова зажег на мачтах огни и лег на обратный курс.
Глава 22
Изнанка любви
Елена совсем потеряла голову. Как ни пыталась она забыть о недавнем прегрешении – ничего не получалось. Она снова и снова мысленно возвращалась к той неожиданной встрече, к стихам, поцелуям, к сладостным минутам нежных прикосновений: «Что это было? Гипноз? Помутнение рассудка? Сумасшествие? Или все-таки страсть? Но если так, то я не виновата, потому что страсть – оружие дьявола. Это он ввел меня во искушение. Прости, Господи! Тут бы в церковь сходить, отцу духовному покаяться…» Она в кровь искусала губы, не зная, что предпринять. Мысль о том, что развязка неминуема, ржавой занозой засела в мозгу еще с третьего дня, но она старалась не думать об этом, надеясь, что все само собой как-нибудь образуется. Только с каждым часом становилось все тревожней, а вопросов все больше. Что ожидает ее? Как вести себя с Константином? А может, все рассказать и попросить прощения? А не будет ли еще хуже?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Терзаясь сомнениями, женщина обратила взор к небу и увидела птиц. Как она завидовала их свободе! Вот так бы и ей, взмахнув белыми крылами, подняться в бескрайнюю высь, воспарить над суетой и забыть обо всем! А вокруг только волны, облака и красный горизонт на закате!
На море воцарился штиль, а в женской душе штормило, ярилось и переворачивалось все вверх дном, да так, что сердце стучало у самого горла. Вчера влюбленный студент опять настоял на встрече. Он обрадованно сообщил, что ему удалось раздобыть ключ от каюты погибшего учителя и теперь ей совершенно нечего опасаться. Они снова купались в объятиях, забыв о времени.
Сзади послышались шаги. Она обернулась.
– Лена, Леночка… Наконец-то я застал тебя одну. – Харитон шептал ей на ухо нежности, едва касаясь губами белоснежной шеи. – Пойдем со мной, милая, пойдем. – Его слова звучали упоительно, как утренняя песня жаворонка, как шум короткого летнего дождя, после которого легко и свободно дышится.
И она согласилась, совсем не заметив, что за ними наблюдают. Она не думала о страхе, о возможных последствиях, о своем будущем. Нравственность, мораль, заповеди Христовы – все осталось где-то там, в прошлой жизни. Она жаждала только его – единственного, милого, желанного. Внутри нее зазвучали давно забытые романтические струны, и едва слышная музыка печалила и волновала одновременно, как манит прощальный клекот журавлиной стаи или теребят душу тронутые осенним золотом листья, падающие на пододеяльник через открытое окно теплым бабьим летом.
Он запер дверь и обнял ее. Она вспомнила, что за две короткие предыдущие встречи они даже толком не успели поговорить.
– Нам надо объясниться. Так больше продолжаться не может.
– Хорошо, но потом. У нас мало времени.
Он подхватил Елену на руки и положил на кровать. Она закрыла глаза и растворилась в нежных прикосновениях его губ…
Увлеченные друг другом, они не заметили, как бесшумно открылась дверь, а в ней, будто в картинной раме, возник знакомый силуэт. Его подбородок дрожал, лицо блестело от нервной испарины, а в руках он держал револьвер. Увидев супруга, Елена вскрикнула, оттолкнула от себя любовника и прикрылась простынею, будто перед нею был не муж, а посторонний человек. Харитон начал судорожно одеваться, но ему так и не удавалось попасть ногой в штанину. Запутавшись, он шлепнулся на пол.
– Простите великодушно, что помешал, – еле выдавил из себя Константин Иннокентьевич и аккуратно затворил дверь. Студент хотел прошмыгнуть мимо, но прямо перед его носом выросло вороненое дуло английского бульдога 38-го калибра. – На место! – словно собаке приказал Прокудин, и Харитон безропотно опустился на краешек кровати. Глаза у него напряженно и конфузливо бегали. Он сидел смиренно, словно мышь на амвоне. – Вот так мизансцена! Как вы понимаете, в данном случае любые оправдания неуместны. – Действительный тайный советник пододвинул к себе стоявший посередине комнаты стул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– А в этом нет никакой надобности. Я люблю… Елену Николаевну и хочу жениться на вашей жене! – робко выкрикнул студент.
– Жениться на моей жене? Вот так фортель! – усмехнулся обманутый муж. – Что ж, попробуйте. Однако, несмотря на молодость, вам следовало бы знать, что перед женитьбой на замужней особе последняя должна прежде получить официальный развод. Хотя, думаю, в этом вопросе у Елены Николаевны не будет особенных затруднений. – И, повернувшись назад, зычно крикнул: – Входите, господа, прошу вас!