Читать интересную книгу Могикане Парижа - Александр Дюма

По окончании кампании 1808 года граф Рапп был поселен в цветочном павильоне. Ты, конечно, имеешь понятие об этом павильоне? По всей вероятности, именно он служит местом для ваших сеансов?

– А граф Рапп до сих пор продолжает жить там?

– О, нет! Состояние графа увеличилось, а принцесса состарилась; теперь у графа Раппа свой собственный отель. Но в то время, когда он был только капитаном и адъютантом, у него еще отеля не было, и он жил в отеле Ламот Гудана на улице Плюме. Но в то время, милый друг, мы, по сути, не жили: мы гнездились временно, как птицы на ветках. Дух республики умер вместе с Кольбером и другими, царили гении войны, и самый великий из них был Наполеон.

В начале ноября 1808 года Наполеон отправился вместе со своим штабом и свитой в Испанию. Это было как раз накануне того дня, когда генерал привез свою супругу в свой новый отель и поселился в нем сам. Ты поймешь положение черкешенки: на второй же день остаться совершенно одной. Она могла обмениваться мыслями только с мужем и графом Раппом, знавшим немецкий язык, и со своей камеристкой, говорившей отлично по-русски. Следовательно, ее общество ограничивалось только маршалом Ламот Гуданом, графом Раппом и камеристкой. Несмотря на желание графа участвовать в кампании, генерал оставил его при своей жене. Должен же был кто-нибудь помочь акклиматизироваться бедной принцессе!

Кампания продолжалась очень недолго. Прибыв четвертого ноября в Испанию, Наполеон уже в первых числах января возвратился в Париж. Генерал отлично понимал, что потерял граф, не участвуя в военных действиях против Испании, и чтобы утешить его, способствовал назначению его командиром батальона. Все, конечно, очень удивлялись, как граф Рапп получил это повышение, находясь так далеко от театра военных действий; еще более поражала эта милость потому, что молодому офицеру еще не было и двадцати четырех лет. Но злые языки и тут сумели найти причину: адъютант служит только своему генералу, пренебрегая обязанностями по отношению к государю и отечеству – он достоин вполне имени помощника во всех делах маршала. В особенности помощь его была ощутима, прибавляли те же злые языки, во время двух месяцев, проведенных маршалом в Испании.

Деятельный молодой человек не терял времени даром: остановившись проездом в Париже, генерал Ламот Гудан нашел жену свою вполне акклиматизировавшейся, отель отделанным на славу и поставленным на широкую ногу, что как нельзя более соответствовало его новому положению. Я говорю «проездом», потому что генерал только заехал в Париж. В конце февраля он уже был в Баварии, куда нас отчаянно призывал наш друг Максимиллиан. На этот раз генерал де Ламот Гудан захватил с собой и своего адъютанта, так что при принцессе осталась одна ее верная наперсница.

Не стоит и говорить, что в продолжение всей кампании 1809 года, начиная с победы при Аренсберге и кончая взятием Ваграма, как генерал, так и его адъютант являли чудеса храбрости. Только в конце последнего дня битвы генерал Ламот Гудан получил очень опасную рану осколком гранаты в бедро. Ему хотели ампутировать ногу, но он твердо объявил, что, если ему суждено умереть, он умрет не калекой, и эта решительность спасла его ногу от опасности быть отрезанной. Император, желая наградить генерала за его заслуги и видя невозможность дать ему лично почетное поручение, потому что он еще не покидал постели, отправил его адъютанта, графа Раппа, свезти в Париж весть о победе при Ваграме.

Адъютант уехал в тот же вечер и через семь дней был в Париже. Он приехал как раз вовремя, чтобы возвестить о великой победе, и, кроме того, как награду за утомление, принять на руки прелестнейшего ребенка – девочку, которую подарила черкешенка заслуженному французскому генералу спустя восемь месяцев после свадьбы.

– О, дядя!

– Друг мой, числа числами, не правда ли? Генерал женился на принцессе, которую сопровождал его адъютант, 25-го октября 1808 года, ребенок родится 13-го июля 1809 года, это составляет ровно восемь с половиной месяцев. К тому же тут нет ничего поразительного, учебники и доктора утверждают, что роды могут пройти совершенно благополучно и на седьмом месяце, тем более возможен счастливый исход через восемь с половиной. Так и случилось, доказательством чего служит то, что маленькая девочка и есть известная тебе Регина, которую назвали при крещении именем ее матери, переиначив его на французский лад, как было и с именем матери.

– Но, дядя, вы хотите всем этим сказать…

– Я ничего не хочу больше сказать, не заставляй меня договаривать.

– Что Регина – дочь…

– Генерала де Ламот Гудана, против этого не может быть возражений: Pater est quem nuptia demonstrant!

– Но что же может побуждать графа Раппа сделать эту подлость?

– У Регины миллион приданого.

– Но и годовой доход этого негодяя приближается к двадцати пяти тысячам ливров.

– Тогда у него будет семьдесят пять тысяч ливров, а так как после смерти генерала и принцессы Регина получит еще два миллиона, то доход его будет равняться ста семидесяти пяти тысячам ливров.

– Но ведь это значит, что Рапп – презренный злодей.

– А кто тебя убеждает в обратном?!

– Что генерал соглашается на этот брак, ничего не зная, – это понятно; но как же принцесса допускает, чтобы дочь ее вышла замуж за…

– О, боже мой, любезный друг, да это повторяется сплошь и рядом. Ты не можешь понять, как тяжело людям, обладающим огромным состоянием, передавать его в чужие руки. Потом надо принять во внимание, что положение принцессы ужасно: она больна одной из нервных болезней, которая приковывает ее к постели. Она дошла до того, что не может переносить дневного света, в комнате ее царствует постоянный мрак, и так она проводит целые дни. Может быть, она вовсе и не знает, что Регина выходит замуж.

– Но вы, стоящий так близко ко всей этой истории, неужели вы хладнокровно допустите, чтобы это преступление совершилось перед вашими глазами?

– Да разве это меня касается? По какому праву, наконец, вступлюсь я?

– По праву всякого честного человека, обязанность которого предупредить всякое незаконное деяние.

– Чтобы обличить незаконность известного деяния, нужны доказательства. Кроме того, не существует закона, который преследовал бы подобное преступление.

– Но я, я…

– Ты поступишь так же, как и я: ты будешь спокойным свидетелем.

– Нет, нет и нет!

– Видишь ли, друг мой, – продолжал генерал, – существует пословица, что между деревом и его корой пальца класть не следует, и это очень мудрая пословица. Кроме того, все, что я тебе сейчас изложил, – только праздные толки.

– О! И этот господин будет министром.

– Если я подам за него голос.

– Он не женится на Регине, дядя, это преступление не будет совершено!..

– Милый друг, через неделю Регина де Ламот Гудан будет графиней Рапп.

– Я говорю вам, что этой свадьбе не бывать! – повторил Петрюс, вставая.

– А я вам говорю, – возразил с достоинством генерал, – я вам говорю, милостивый государь, что вы сядете и будете меня слушать.

Петрюс снова опустился в кресло.

Генерал встал и оперся на спинку кресла, на котором сидел Петрюс.

– Я вам говорю, Петрюс, что, как бы вас это не раздражало, вы все-таки не настолько сильны, чтобы помешать этому браку только потому, что вы любите Регину. Теперь позвольте вас спросить: какое право имеете вы любить Регину? Кто одобрил эту любовь? Она? Мать ее? Отец? Никто! Вы посторонний человек, введенный в их дом. По какому же праву посторонний человек смеет принимать участие в судьбе семейства, которому его представили? По какому праву придет он к женщине, ставшей, может быть, жертвой наших разнузданных нравов, и сказать ей: «Вы – неверная жена», а счастливому мужу, игнорирующему прошлое и уверенному в настоящем: «Вы – обманутый муж!», или девушке, которая любит свою мать и уважает отца, потому что никому и в голову не может прийти, что маршал Ламот Гудан – не отец Регины: «Ты должна с сегодняшнего дня презирать мать свою, а в отце видеть постороннего человека!» Если вы, милый племянник, вы, считающий себя честным человеком, пойдете и сделаете это, вы будете негодяем, и вы этого не сделаете, я уверяю вас.

– Но что же тогда будет, дядя?

– Это не ваше дело. – отвечал генерал. – Это касается судьи более справедливого и строгого, чем ты, судьи, которому лучше известно, как и что произошло. Этот судья – Бог.

– Вы правы, дядя, – сказал молодой человек, вставая и протягивая руку дяде. – Я не заикнусь о том, что слышал от вас.

– Честное слово благородного человека?

– Честное слово!

– Ну, поцелуй меня, так как, несмотря на то, что ты сын разбойника, я верю твоему слову, как поверил бы… поверил бы слову твоего разбойника-отца.

Художник бросился на шею дяде, потом взял шляпу и поспешно вышел.

Он задыхался.

XI. Визит на Кишечную улицу

На следующий день, к несчастью, у Петрюса не было сеанса, и потому, не зная, как убить время, он предложил друзьям своим то увеселение, с которого начинается наш рассказ.