– Вы обратили внимание на водителя?
Женщина кивает.
– Хисбаллах! Он был из Хисбаллаха!
– Как вы догадались? – Крис повышает голос, стараясь быть услышанным сквозь визг колес и вой сирен.
Она печально улыбается.
– По повязке, которая была у него на лбу, и по его взгляду. Я поняла, что он хочет взорвать себя вместе со всеми. Это было… – Она останавливается, чтобы подобрать слова. – Это было, как салют на четвертое июля… Все небо вспыхнуло, как во время салюта…
– Вы американка? – уточняет Крис.
– Я из Нью-Джерси… – начинает она, но не успевает докончить.
Кто-то подбегает к Ринглеру и протягивает ему листок бумаги.
– Вот еще новости!
Ринглер прочитывает сообщение, потом испускает глубокий вздох, и листок вываливается у него из рук. Затем Ринглер начинает говорить. Он смотрит прямо в камеру.
– Через десять минут после того, как был взорван госпиталь и все бросились сюда, другой камикадзе устроил взрыв на дороге к французскому посольству. Еще один автомобиль, груженный взрывчаткой, и еще один сумасшедший. На этот раз целое здание сложилось, словно карточный домик. Шестьдесят пять мирных граждан числятся погибшими… – Он сделал паузу. – До встречи!..
Когда гаснет экран, я стискиваю кулаки, я вся дрожу. Где чужие, а где свои, – какая разница, если теперь все кончено. Я это чувствую, и если кто-то попробует убедить меня в обратном, это уже не будет иметь никакого значения. Война перешла в новую фазу. Ави был прав. Джек Рошанский снова начинает возиться с монитором, на экране появляется картинка. Это студия отделения Ай-би-эн в Иерусалиме. Дик Свенсон сидит за моим рабочим столом и готов начать заключительный обзор всего этого кошмара.
– Это подтвердилось, – говорит Эллиот, отнимая от уха телефонную трубку. – Это были сумасшедшие из иранского Хисбаллаха.
Но я не обращаю внимания на его слова. Мои глаза прикованы к монитору, к тому, что говорит Дик.
– Через несколько минут после второго взрыва неизвестный позвонил в ливанское агентство новостей и сообщил сведения, которые я цитирую непосредственно с пленки, зафиксировавшей этот звонок. «Мы не иранцы, не палестинцы и не ливанцы. Мы все – солдаты революции, которые посланы на эту землю, чтобы нести людям слово Корана. Аллах акбар! Мы готовы умереть за нашу родину и во имя Аллаха!»
– Всякий раз, когда эта сволочь начинает что-нибудь делать во имя Аллаха, обязательно гибнут невинные люди, – говорит Грэйсон, качая головой.
– Это секретная информация, Дик? – спрашивает Эллиот, снова прижимая трубку к уху. – Да, спасибо…
Опустив трубку, он обводит нас быстрым взглядом.
Куинси вскакивает. Она кричит, и это похоже на истерику.
– Мэгги никуда не поедет! – кричит она. – Не поедет, пока все не успокоится!
Но я не вижу и не слышу их. Мой взгляд устремлен в пространство, словно я пытаюсь рассмотреть какого-то воображаемого врага. В комнате повисает напряженная тишина. У меня перед глазами возникает лицо Джоя Валери. Покоящийся в мире, он бесконечно далеко от этой земли, мир на которой так иллюзорен. В этот момент я осознаю всю глубинную связь между тем, что случилось с Джоем, и нынешним хаосом. Пожалуй, одна эта память о Джое способна перевернуть все мои планы. Однако теперь надо мной властвует что-то другое – слишком значительное, чтобы этому не подчиниться. Призрачное воспоминание о Джое гаснет, и в комнате остаются только живые.
– Я отправил группу освещать переговоры, которые будут проходить в Вашингтоне, – кричит Грэйсон в телефонную трубку. – А из Ливана у меня минимум информации!
– Пошлите кого-нибудь в иранское посольство в Париже. Мы должны знать, что они скажут, – говорит Эллиот, зажав трубку между ухом и плечом.
Куинси выглядит растерянной.
– Но они же сказали, что они не иранцы…
– Они сказали! – нетерпеливо бросает Эллиот. – И ты поверила этой липе? Иранцы – единственные психи, которые готовы взрывать самих себя. Хисбаллах – это их выдумка!
– Ну и кого мы можем послать? – восклицает Грэйсон.
– Саммерс возвращается, – отвечает Эллиот. – Я прав, Саммерс?
Эллиот настоящий профессионал. Он мгновенно забывает все эмоции, которые бушевали здесь несколько минут назад. Дело для него превыше всего.
– Сколько тебе нужно на сборы? – не унимается он.
Рука Куинси опускается на мою руку. Куинси предостерегает меня от поспешного ответа и пытается внушить мне, что я вообще не должна отвечать.
Но это бесполезно, и мы обе это понимаем.
– Я могу отправиться в любое время: завтра, сегодня, сейчас, – говорю я почти автоматически, мгновенно забыв обо всех своих планах.
– Снимите для нее номер в том же отеле в Тель-Авиве, – распоряжается Эллиот. – Она прибудет послезавтра. Это значит, что вылет завтра – рейсом «Е1 А1» из аэропорта Кеннеди.
Взглянув на меня, он кивает и делает знак большим пальцем: все в порядке. Мне кажется, что абсолютно ничего не изменилось с тех пор, как я вернулась из Тель-Авива. Не изменилось, за исключением того, что умерла родительница, я беременна (и это уже не секрет) и у меня есть любовник, который как раз собирается возвращаться туда, где безумцы из Хисбаллаха хотят взорвать весь мир… Как бы там ни было, есть вещи, которые не изменились: мой адреналин вскипает как всегда, когда на повестке дня сенсационное событие.
– Ты не можешь так поступать, – кричит Куинси. – Тебе сейчас нужно думать о других вещах!
– Ты об Ави? – спокойно говорю я. – Что мне думать? Другой жизни у меня нет, и верна я лишь ему.
Снова звонит телефон. Грэйсон берет трубку, а потом передает ее мне, удивленно подняв брови.
– Ты откуда? – спрашиваю я, не давая ему раскрыть рта.
– В машине, в Вашингтоне, на пути в аэропорт. Я лечу назад в Израиль. Наши объекты находятся под угрозой. Здесь все провалилось.
– Я знаю, – отвечаю я и начинаю плакать.
– Когда ты сможешь приехать, Мэгги?
– Я буду послезавтра и привезу твои вещи. В Тель-Авиве у нас будет та же квартира…
Но это уже детали. Ничто теперь не в силах заглушить боль.
– Я тебя люблю, – кричит он сквозь треск телефонного пространства. – Я приеду тебя встречать в аэропорт.
– Я тебя тоже люблю, – кричу я в ответ. – Обещай, что будешь осторожен!
– Я тебя не слышу! – кричит он. Наш разговор обрывается.
Телефон молчит. И никаких обещаний…
10
Когда мощный аэробус компании «Е1 А1» находился где-то над Грецией, в головной части самолета внезапно поднялась невероятная суета. Работник службы безопасности, одетый в самый обычный костюм, с рельефно прорисовывающейся у него под мышкой пистолетной кобурой, пружинисто проследовал по проходу мимо сидений. Он с таким же успехом мог бы надеть сомбреро или какой-нибудь френч. Результат конспирации был бы тот же. Стюард Шломо, его лицо нам знакомо после бесчисленных перелетов из Нью-Йорка в Тель-Авив и обратно, напряженно слушает, что говорит ему второй пилот. На лицах стюардесс, которые стоят тут же, отражается беспокойство.