И вот он медленно спускается по трапу. Широкоплечий и красивый, несмотря на мертвенную тюремную бледность. На последней ступеньке он поворачивается направо и, поднимая руку, салютует руководителю группы, который вел переговоры по обмену пленными. Тот привлекает его к себе и хлопает по спине. Потом он пожимает руку не ожидавшему снова его увидеть Яриву, который громко и радостно смеется. Потом он осматривается, по-видимому, смущенный аплодисментами и бурным восторгом толпы.
Я всего в трех шагах от моего счастья. Кажется, у меня выросли крылья. Я смущена тем, что одновременно смеюсь и проливаю слезы. Его левая рука поднимается, чтобы коснуться моей щеки, словно он хочет убедиться, что это не сон. Рыдая, я припадаю к его губам и забываю обо всем на свете. От боли, которая терзала меня все эти месяцы, не остается и следа.
Вокруг нас гремят аплодисменты, щелкают вспышки фотоаппаратов, к нам тянутся микрофоны. Прижимая меня к себе, он широко улыбается и начинает отвечать на обрушивающиеся на нас вопросы. Я же не в силах вымолвить ни слова.
– Как вы себя чувствуете, вернувшись домой в Израиль, генерал Герцог? – кричит репортер.
– Прекрасно, – отвечает генерал.
– Что вы испытали, оказавшись в плену? – раздается другой голос.
Ави пожимает плечами и усмехается.
– Любопытство, – отвечает он и обнимает меня еще крепче.
– А кто захватил вас в плен?
– Группировка Абу Ибрагима.
– Почему вас решили освободить, хотя речь шла лишь о шестерых израильтянах?
– Мы не обсуждали это с Ибрагимом. В толпе раздастся взрыв смеха.
– Сирийцы выдвигали дополнительные требования в связи с вашим освобождением? – настаивает другой журналист.
– Я не могу ответить на этот вопрос, – говорит Ави. – Сирийцы не консультировались со мной по этому поводу.
– Как с вами обращались?
Ави наклоняется и целует меня.
– Я тебя люблю, – шепчет он. Снова щелкают фотовспышки.
– Как с вами обращались, генерал? – повторяет вопрос репортер.
– У меня были очень хорошие врачи. Мои стражники были не так любезны. Однако я нахожусь в хорошей форме. – Он снова целует меня. – Ты, кажется, беременна? Неужели, это я постарался?
Но я все еще не в состоянии говорить.
– Что случилось? Как вы попали в плен?
Все эти вопросы кажутся мне верхом идиотизма.
– Все, что я помню, это то, что я ехал на машине и прогремел взрыв, а потом я очнулся в госпитале, где почти никто не говорил по-еврейски.
Сдержанный смех.
– Мне так тебя не хватало. Я выжил благодаря тебе, – тихо говорит мне Ави.
– Война в Ливане стоит таких жертв?
– Это вопрос не ко мне, – уклончиво отвечает Ави.
И тут какой-то умник из задних рядов выкрикивает:
– Теперь Мэгги сделает из этого забойный репортаж?
Ави смотрит на меня и с усмешкой отвечает:
– Разве она уже его не сделала?
Я чувствую, как краснею, а толпа снова разражается восторгами, свистом и аплодисментами.
Дик Свенсон теперь справа от нас. Он держит микрофон у наших лиц, а телекамера Криса запечатлевает меня во всех ракурсах.
– Мэгги, – улыбаясь, говорит Дик, – я понимаю, что для вас сейчас это очень личный момент, но миллионы телезрителей хотят знать, что вы чувствуете после того, как Ави снова дома?
Все эти годы я только и делала, что распиналась перед микрофоном, а теперь вдруг обнаруживаю, что все мое красноречие улетучилось.
– Что вы чувствуете? – повторяет Дик, придвигаясь ближе.
Внезапно все вокруг умолкают и в полной тишине ждут, что я отвечу. Я смотрю на Ави Герцога и понимаю, что уверена только в одном.
– Я чувствую себя… – чуть слышно отвечаю я, – счастливой.