— Бедный Зайка, я не оправдала твоих надежд. Куртизанка из меня не получилась, я мыслю и воспринимаю жизнь немного иначе, чем ты. Помнишь роман «Мужчины предпочитают блондинок, но женятся на брюнетках»? Героиня романа хорошо усвоила нравы буржуазного общества, её девиз жизни: «Любовь проходит, а бриллианты остаются». Я не могу сказать: красота и молодость пройдут, а портрет и скульптура останутся. Зачем они мне нужны, если как необходимую нагрузку я должна терпеть общество этого самого Никогосяна, хотя он очень смешной. Дау, когда последний раз на Николиной горе у Капицы за ужином он сидел рядом, очень уговаривал меня пойти с ним в театр. Со своим армянским выговором он так сказал: «Ты почему не хочешь пойти со мной в театр? Знаешь, какой я надену красивый костюм, у меня есть такая красивая рубашка с галстуком, мне очень идёт. Я как захочу, так красиво оденусь». Не могла же я сказать этому скульптору: меня пленил навек один мужчина. Разве после этого можно размениваться на мелкие чувства?
Глава 53
Прошли годы, Дау своими поступками, своей жизнью, своим трудом, своими идеями предстал мне, как нечто сверкающее своей незримой чистотой и яркостью. В часы нежности, наедине я сказала:
— Дау, а ведь ты есть бриллиант чистейшей воды.
— Ну что ты, Бриллиантова зовут Колей.
— Не по фамилии, по чистоте, по яркости, по своей человеческой сущности ты есть не просто кристальной чистоты, таких много. Дау ты есть кристалл сверкающий, чистый, яркий, многогранный. Ты есть настоящий бриллиант.
— Коруша, была ещё такая Дора Бриллиант.
— Дау, то была эссерка, а ты есть редкостная драгоценность. Даунька, вот сколько бы стоил бриллиант чистейшей воды, неповторимой яркости и имел бы твой вес в каратах?
— Коруша, такого в природе нет.
— Я знаю, ты один такой на всей нашей планете!
— Коруша, самое удивительное, мне эту чушь приятно слушать.
Как больно возвращаться к трагическим событиям. С того момента, когда врач Фёдоров сказал: «Будет жить!», трагедия отодвинулась на целых шесть с лишним лет. Эти длительные годы выздоровления для меня протекли как один длинный, нескончаемо длинный день. Я, как и Дау, потеряла счёт времени, тоже не помнила ни дня, ни месяца, ни года. К счастью, невропатологи меня не спрашивали об этом. Надежда переполняла меня, я не сомневалась, он скоро будет здоров! Соматически, как говорят медики, он уже здоров, а боли, я была уверена: боли могут его оставить в любой момент. Надежда на это счастье уже была огромным счастьем!
Когда мою жизнь пересекла встреча с Ландау, он сказал мне: «Дау это моя кличка, имя моё Лев, но посмотрите на меня, какой из меня лев!». Я посмотрела: сиянье его огромных пламенных глаз было ослепительным. Непонятный восторг охватил меня! После каждой встречи восторг возрастал, а потом перешёл в обожание, преклонение, любовь! Любовь и обожание оказались взаимными! До конца дней Дауньки и до конца моих дней!
После лечения кандидомикоза (грибков) настроение стало лучше.
— Ты знаешь я все время прислушиваюсь, мои боли ослабевают, вот сейчас я уверен, завтра проснусь здоровым! Боли в ноге совсем ослабели и «животная» боль тоже стала легче. Я хочу почитать тебе стихи: По одному из нас будут Панихиду служить И не позже, как в завтрашний день!
— Зайка, прекрати! Даже когда ты был здоров эти стихи запрещались, забудь эти строки, я не хочу их слышать.
— Смешная, боишься даже детских стишков. Как ты кричала, умоляла «Зайка прекрати», когда я говорил: Пиф-паф ой-ой-ой, Умирает Зайчик мой! Принесли его домой. Оказался он живой!
Ну не сердись, ведь когда принесли меня домой, я оказался живой.
— Ты действительно уже по-настоящему выздоравливаешь, начинаешь свои дразнения!
Выходной день. Сумерки сгущаются, Дау читает мне Байрона по-английски, мне не понятны слова, но приятен его голос, я посматриваю на стрелки часов, уже час, как боли продолжают успокаиваться. Звонок в дверь, входит молодой застенчивый мне не знакомый человек: «Льва Давидовича можно видеть?».
— Да, пожалуйста.
Дау он сказал:
— Простите мне мой визит. Вы меня не знаете, я минералог. Только кандидат наук. Но мне посчастливилось открыть новый, ещё не известный минерал. В наш век это большое счастье и большая редкость. Я пришёл к вам просить вашего разрешения назвать мой минерал вашим именем «Ландуит».
— Благодарю, это большая честь, но я ведь физик и в минералогии не разбираюсь. У вас должны быть свои уважаемые учителя.
— Лев Давидович, моё уважение к вам безгранично, ещё со студенческих лет все московское студенчество, независимо от специальности, преклонялось перед вами! Вас очень прошу, разрешите мне мой минерал назвать «Ландуит»!
— Очень благодарю, считаю это большой честью для себя. Конечно, я согласен, только неудобно себя чувствую, отнимая хлеб у минералогов.
Это был Александр Михайлович Портнов.
Вдруг пришла телеграмма из Киева. Зденек Кунц сообщал о своём приезде к Ландау в Москву. В Киев его вызвали для очередной консультации. Я позвонила друзьям Дау: передо мной встал вопрос, как принять Кунца без председателя консилиума Гращенкова. У меня собрались Данин, Голованов, Халатников, Шальников и другие. Поезд прибывает завтра в десять утра.
На моей половине внизу было весьма бурное заседание. Единогласное мнение было одно: Кунц должен один, без Гращенкова осмотреть Ландау и высказать своё мнение о методах лечения, о возможности устранения боли и о причинах, вызывающих боли. При Гращенкове он будет только придерживаться врачебной этики, это было бы бессмыслицей!
Обсуждался вопрос, как завтра во время визита Кунца не допустить к Ландау Гращенкова. После бурных обсуждений все решили, что я должна сейчас же, вечером, позвонить Гращенкову и в вежливой форме, поблагодарив за все сделанное, сказать «пошёл вон». Другого выхода не было. Меня долго и упорно уговаривали все. В конце концов я сняла трубку, стала набирать номер, услышала голос Гращенкова и, ни звука не сказав, положила трубку.
— Товарищи, я не могу вот так, спокойно обидеть человека, я могла с ним не соглашаться и припираться в больнице, но обидеть немолодого человека на ночь, нет, нет, не могу. Я сама слишком много по телефону слышала обид.
На меня все накинулись. Выручила Майка:
— Слушай, Кора, а если не ты, а кто-то другой скажет от твоего имени, за тебя?
— Пожалуйста, говорите от моего имени, я знаю, его отстранить надо, но я не могу.
Маечке пришла умная мысль, она объяснила: «У моей мамы, старшей сестры Коры, такой же голос, бабушка по голосу их не отличала. Я сейчас позвоню маме домой, дам телефон Гращенкова, она сначала его поблагодарит за все сделанное, а потом очень вежливо откажет от дома, она в курсе дела».