истомиться от тревоги, воодушевленные мыслью о близкой поддержке, подались вперед, хотя им внушали, что их задача – просто стоять. Вразнобой захлопали тетивы, стрелы густым черным роем ринулись к смолянскому войску. С той стороны тоже отвечали стрельбой: кто-то охнул, хватаясь за плечо, кто-то без звука упал навзничь. Но натиск не спадал, стяг-волк словно сам собой стремился навстречу стягу-лебедю.
И вот два неровных строя столкнулись – к серому небу взлетела волна оглушительного лязга, треска, вопля, рвавшегося из сотен разгоряченных сердец. Бешено замелькали топоры и копья – сталкиваясь между собой, врубаясь в щиты, вонзаясь в живую плоть…
…Азару с его дружиной, хоть он и не видел сквозь заросли места битвы, не требовались гонцы – звук начавшейся схватки ни с чем не спутаешь, и разносится он далеко. О близком бое хазар предупредили рога, звучавшие то с одной, то с другой стороны. К тому времени как грохот и рев возвестили начало дела, огланы Азара уже были в седлах. Тархану оставалось лишь взмахнуть мечом, посылая их вперед. Вслед за Азаровым стягом с белым и красным конским хвостом конница двинулась через заросли, перетекая на лед, в камыши. Хрупкие желтые стебли захрустели под сотнями копыт. Следовало торопиться, и Азар продвигался вперед так быстро, как позволяла осторожность.
Все яснее слышались звуки боя. Вот всадники вышли на простор заснеженного русла. Впереди поблескивали шлемы. Азар бросил взгляд налево, ожидая увидеть тылы смолянского строя: длинный, во всю ширину реки, ряд спин в черных, бурых, грязно-белых кожухах.
Но увидел он нечто совсем другое – ряд тесно сомкнутых круглых щитов, выкрашенных в разные цвета. И гораздо ближе. Над щитами блестели жала копий и хищные клювы топоров, нацеленные на хазар. Между битвой и хазарами стояла еще одна дружина – она не участвовала в сражении, поджидая именно их. Над нею реял кровавым пятном над снегами ярко-красный стяг с черным вороном, раскинувшим крылья.
– Зэды и дауаги! – в ярости Азар-тархан взмахнул плетью. – Боги и силы! Да возьмет вас Ваюг!
Хитрость не удалась. Русы ждали его с его конницей именно в этом месте. И, судя по стягу, щитам и шлемам, которых простые ратники не имеют, здесь была ближняя дружина кого-то из русских вождей, выученная и хорошо вооруженная.
Но досада и растерянность владели Азаром лишь в первый миг. Менять замысел было поздно, оставалось принять, что он усложняется: чтобы ударить в тыл смолянам, сперва нужно опрокинуть этих русов. Это будет не так легко, как предполагалось, но им ли, всадникам, сынам Стыр Хуыцау, Великого Творца, бояться каких-то лесных ублюдков, привычных лишь ползать по земле?
Думая об этом, Азар привставал на сверкающих стременах и поднимал над собой изогнутый меч с золоченой рукоятью. Описав широкую дугу, клинок указал на русский строй – вперед! Вышедшему на бой назад пути нет!
– Алга![62]
– Улла! Улла! – завыли всадники, разгоняя коней.
Наращивая скорость, лава устремилась вперед. Одни, привстав на стременах, посылали вперед стрелу за стрелой, другие перекидывали на руку длинную пику, до того висевшую в петле за спиной…
…Крайние в каждом ряду внимательно оглядывали окрестности, поэтому красно-белый конский хвост заметили, едва лишь он показался над бурыми верхушками сухого камыша. Так и есть – идут, голубчики.
– Во-оротись! – протяжно отдал приказ Годред, и стена щитов развернулась, оказавшись спиной к побоищу на реке и лицом к наступающей коннице.
Судя по заминке, пребывание северян на льду для хазар оказалось неожиданностью. Но дивились они недолго, а лишь огляделись и стали разгоняться. Полетели над рекой знакомые боевые кличи. Лед крошился под шипастыми подковали и разлетался белым облаком брызг. У Годо вскипела кровь – так ясно вспомнилась та битва на берегу Итиля, будто была вчера. Снова запахло пылью и растоптанной полынью, а душу наполнила ярость и боль – за тех парней, что были зарублены у обрушенных шатров, безоружные, полусонные, не понимающие, откуда этот ужас в мирной стране… Даже вновь заболели три шрама на лице, взывая к мести.
– Улла! Улла!
От этого воя загорелась голова – прилив жуткой ненависти толкал рвать и грызть «вошеедов» под их хвостатым стягом.
– Дренги! – заорал Годо. – За Итиль! За наших братьев!
– За братьев! – десятками яростных голосов откликнулись хирдманы.
Заморцы поддержали их – вид хазарских всадников, их голоса всем напомнили избоище на Итиле, тогдашний ужас, растерянность, боль и гнев. И столько неукротимой злобы было в этом крике, что лучше бы хазарам было сразу поворотить коней, но – поздно. Разогнанная лава неудержимо накатывалась на русский строй. Уже можно было ясно разглядеть передних всадников. Но те были не то что арсии, закованные в железо с головы до ног – только у мчащихся впереди были шлемы и кольчуги, а следом шел народ победнее – в меховых островерхих шапках, без доспехов. Эти на скаку даже вырвались вперед – видать, считают себя бессмертными.
Многие всадники, правя конем лишь при помощи ног, в руках держали луки. Первые хазарские стрелы упали на лед перед стеной щитов, но лава неслась вперед едва ли не быстрее стрел, и миг спустя стрелы уже втыкались в щиты, с треском впивались в кленовые доски, обтянутые кожей. Лед Угры содрогался под сотнями копытами, наводя на мысль о черной бездне, куда вот сейчас может рухнуть любой, кто на нем стоит.
Передовые всадники все ближе… Еще ближе…
– Бей! – рявкнул Годо.
Десятки стрел ринулись из второго-третьего ряда навстречу лаве. По хазарам словно железный град ударил – полетели кувырком раненые кони, другие по-прежнему мчались, но с пустым седлом, а всадник со стрелой в груди опрокинулся назад и исчез. Лава смешалась: кони налетали друг на друга, толкались, иные спотыкались о собственных хозяев, слетевших под копыта.
Однако движение лавы вперед продолжалось. Вот-вот она накатит, и последует сокрушительный удар. Головы в шлемах пригнулись к кромкам щитов, частая щетина копий опустилась, длинные древки уперлись в лед, задние ряды подперли передние, готовясь встретить мощный толчок.
Еще миг – и летящая конница врезалась в русский строй. Закричали кони, напоровшиеся на копья; ряды бойцов содрогнулись, но не разорвались, устояли, выдержали первый, самый мощный натиск.
А затем сами шагнули вперед…
…Азар-тархан так и не понял, что произошло. Лава мчалась на плотно сбитый русский строй; вот-вот он дрогнет, треснет, подастся в стороны, чтобы не попасть под копыта и удары клинков, не быть растоптанными неудержимым губительным валом. Вперед вырвались самые отважные, жадные до боя паттары – такие в каждой дружине есть, они пристают к всякому