И каждый невольно отметил: завтра в этот час меня, быть может, и в живых-то не будет… По спине пробежал холодок – Морена глянула издали, намечая будущих избранников.
– Я с конницей не сталкивался, но готов положиться на ваш опыт, – обыденно-бодрым голосом сказал Улав, и все очнулись. – Вставайте позади и сами глядите, где будете полезнее. Если нас попытаются обойти сзади или сбоку, действуйте как умеете, в моих советах вы не нуждаетесь. Если они все же встанут на челе и пробьют наш строй – напорются на вас и, я надеюсь, вы сумеете их сдержать.
– У них перед нами долг кровавый – в тысячу голов, – напомнил Свен. – А Годо обещал привезти домой два десятка хазарских ушей, нанизанных на веревочку!
Кто-то прыснул от смеха, кто-то вздрогнул, поверив в такой жуткий обет. Сам Годо хмыкнул и по привычке пихнул брата в плечо, так что тот покачнулся на скамье.
– Тогда пойду скажу нашим, – объявил Годред и встал, запахивая кожух.
Надвигая шапку и выходя наружу, он думал об Ульвхильд – при ней говорилось насчет хазарских ушей, хотя, конечно, дочь Олава конунга не хотела такого «подарка». Ей достаточно будет того, что они с дружиной разгромят хазар, заставят хакана пожалеть о его подлости и вероломстве. Само собой, ей нужны будут плоды победы – оружие, украшения, пояса с золочеными бляшками, прочие ценные вещи из добычи, доказывающие, что сыновья Альмунда нанесли своим и ее недругам большой урон. И тогда…
Что – тогда? Шагая под мелким снегом к опушке, где горели костры северной дружины, Годред старался восстановить в памяти лицо Ульвхильд, представить ее улыбающейся. Если завтрашняя битва пройдет как надо, он сделает важный шаг к исполнению своего обета – им будет открыта дорога на Оку, а за ней и на Упу, где сидят эти… хазарские прихвостни и начинается само царство Хазарское. Годо поморщился – лицо Хастена вспоминалось гораздо живее, чем Ульвхильд, и он усилием мысли изгнал подлеца прочь. И когда весной они вернутся с победой, Ульвхильд придется исполнить и свой обет. Полюбит ли она его? Так, как «криночка» Вито любит Свеньку: следит за ним глазами, вся сияет, когда он появляется, ловит каждое слово – едва ли. Ульвхильд и Грима не слишком-то любила – пока он был жив, никто в ней такого сияния не замечал. Она в те два месяца ходила гордая, воображая себя всеми королевами древности вместе взятыми. И горюет она не по мужу, а по своим несбывшимся надеждам на власть и славу. Она стыдится его смерти как доказательства своей неудачи – судьба сбила первый же ее шаг вверх, вместо богатой и славной княгини киевской сделала ее горькой, бездетной вдовой всего лишь в шестнадцать лет. Он, Годред, одержав громкую победу над хазарами и принеся ей плоды этой победы – серебряные обручья или хазарские вяленые уши, все равно! – снимет с нее бесчестье неотомщенного убийства мужа, поделится с нею своей удачей. И она вознаградит его своей рукой. И может быть, вслед за этим когда-нибудь придет и любовь…
Но любви этой Годред не мог вообразить. Брак с Ульвхильд, дочерью Олава конунга, для него стал бы подтверждением удачи – в самых красивых древних сказаниях витязь-победитель получает в конце жену из рода конунгов и половину какой-нибудь страны в управление. И пока у Олава нет сыновей… На миг перед мысленным взором Годо мелькнуло все то, что ему могло принести это обстоятельство. Госпожа Сванхейд молода и плодовита – носит четвертого ребенка, и это вполне может оказаться сын. Но если сыновья у Олава не родятся… умрут младенцами… погибнут молодыми, как Грим… то муж старшей дочери в конце концов может оказаться наследником его власти.
Годред остановился у ближайшего костра, где сидели на бревнах и лежали на расстеленных поверх лапника кошмах его хирдманы – свеи, даны, словене вперемешку. Былемир, Нетешин сын, кивнул ему и подвинулся, предлагая отличное теплое место на бревне, прямо возле пылающего огня. Годо сел, благодарно кивнув, скинул меховые рукавицы и протянул ладони к огню, но мысленно он сейчас сидел на престоле Олава и озирал свои новые владения. И примеривался – здесь ли счастье? Поводил плечами, оценивая, ловко ли сидит на нем узорный княжеский кафтан.
Нет, не то… Но если он, возвратясь в славе, получит Ульвхильд, конунгову дочь, это укрепит его удачу, все самые лучшие воины будут стремиться попасть к нему в дружину. Будут новые дальние походы, новые сражения и победы, добыча и слава. И когда наконец чей-то клинок пронзит его сердце и распахнутся перед ним золотые ворота Валгаллы, когда валькирии выйдут ему навстречу с кубками браги, когда сам Один поприветствует его и укажет место на скамье, когда Харальд Боевой Зуб или кто-то вроде него подвинется, дружески кивнув и приглашая сесть…
Мысленно Годо примерился к этому месту, и сердце будто сказало: да, это здесь. Это оно – мое счастье.
Глава 8
И вот вернувшийся передовой дозор подтвердил ожидания воевод.
– Хазар видел? – спросил Улав. – Конных?
– Лошадей видел, но мало. Только их бояре верхом.
– А конница хазарская?
– Этих не было.
– Гнался за вами кто-то?
– Да нет вроде, – дозорный оглянулся на поворот реки, но там и сейчас было тихо.
Улав переглянулся с сыновьями Альмунда.
– Тогда делаем, как решили. По полкам строиться! – во весь голос закричал Улав, обернувшись к войску.
Его крик подхватили, передали дальше, бояре стали выстраивать своих. Смолянское войско выстроилось почти так же, как «хазарское» – хирдманы под стягом Улава в середине, ратники по сторонам. Гостимил стоял под своим «боевым чуром», по прозванию Смолянин Кривич. Обозные сани с несколькими ездовыми оставили и мерным шагом двинулись вперед, навстречу «хазарам».
Но позади шагающих ратников была еще одна «стена щитов» в пять рядов глубиной, ощетинившаяся копьями и ростовыми топорами, а над нею реял «малый стяг» с черным вороном Хольмгарда.
Уже заняв места в середине строя, Свен обернулся к брату и строго спросил:
– Фюльгью свою видишь?
Годо пристально оглядел окрестности и помотал головой:
– Нет. А ты?
– И я нет.
– Стало быть, прорвемся[61].
Это был их уже давний и привычный родственный обычай: так они делали с самой первой схватки с сарацинами за Хазарским морем. В первый раз этот словесный обмен возник сам собой, но с тех пор братья неизменно его повторяли, уверенные, что поиск отсутствующей фюльгьи принесет им удачу в бою.
* * *
Когда две рати встретились, «хазарские» ратники, успевшие замерзнуть и