ждет. А чтобы эта уловка сработала – Улав ведь мог тайком выслать разведчиков, тех отроков в шкурах, что уже заманили вятичей в ловушку под мечи и топоры хирдманов, – Азар вывел своих еще в темноте, приказав не шуметь.
Когда рассвело, Ярдар и Заволод повели на реку и своих людей – тархановских оружников и ополчение вятичей с Упы и Оки. Тархановские, хоть и прибыли верхом, в этот раз должны были сражаться пешими. Выстроились, перегородив реку. День был хмурый, зато мороз несильный. Над Ратиславлем висели печные дымы, и ратники с сожалением оглядывались туда, где остались теплые избы и запах жилья. В середине строя виднелся зеленый стяг Тархан-городца, по сторонам от него – два «боевых чура» в красных шапках: Кудояр и Веденец. Чтобы не замерзнуть, ратники прохаживались туда-сюда, оставив на снегу щиты и копья, хлопали себя по плечам. Собирались кучками, обменивались пустыми вопросами и такими же пустыми ответами. В десятый раз поправляли обувь – набитые соломой для тепла поршни, надетые поверх черевьев. Для большинства сегодня предстоял первый настоящий бой. Ярдар всем дал понять, что им помогут и надо будет продержаться совсем немного, но в беспокойном смехе и вышучивании друг друга ратники давали выход своей тревоге.
Вот кто-то свистнул. Из-за поворота выше по реке показалось несколько всадников. При виде войска они остановились, вгляделись, повернулись и скрылись из глаз.
Перед Ратиславлем рог затрубил сбор. Звук рога донесся и с запада: передовой разъезд Улава подавал знак, что увидел супостата. В строю раздались окрики: десятские созывали своих. Бросив болтовню, ратники побежали к оружию. Все войско пришло в движение. Истомленные ожиданием, порядком промерзшие ратники воодушевились: ну наконец-то к делу! В середине, вокруг зеленого стяга, строились тархановские оружники, слева – Вратимирова чадь с Оки, справа – веденцы с Упы. Многие озирались, тревожась, что нигде не видно хазарской конницы – самой боеспособной части войска, как все понимали. Их отсутствие на глазах и обнадеживало – значит, задумана хитрость, – и тревожила. А вдруг не успеют?
* * *
Смолянский дозор, хоть и разглядывал хазарское войско всего считаные мгновения, тоже отметил отсутствие конницы – на это дозорным заранее велели обратить внимание. О том, что у хазар конница есть, знали с самого начала – от беженцев, но два отрока, привезших из Ратиславля бабку Семьяну, рассказали, что этой конницы сотни три, разных родов и языков, все со своими вожаками. Конница, которую мог выставить Улав, многократно уступала числом, да и в искусстве конного боя, как все знали, хазарам и их приспешникам-степнякам здесь нет равных. Ездить верхом славяне и русы умели, но для конного боя нужна другая сноровка и другое снаряжение. Нужен приученный к бою конь, а не тот, что умеет только тянуть соху или борону. Щит всадника меньше и легче, есть защита конечностей, с которой пешему было бы слишком тяжело двигаться. Да и мечи хазарские, изогнутые на нижнем конце и в той же части тяжелее, предназначены для рубки сверху вниз. Действие их Годред и Свен видели своими глазами и хорошо запомнили, как скользящий удар такого меча, усиленный его собственной тяжестью, разваливает человека от плеча до пояса. Русским мечом-корлягом, который удобен в пешем строю, в седле орудовать далеко не так сподручно. Поэтому тягаться с хазарами в том, в чем те сильны, русы не хотели. Но сами хазары, как все понимали, рассчитывают на то, что именно конница принесет им перевес в бою, если дать им возможность ее использовать.
В последний раз перед Ратиславлем смолянское войско рано устроились на ночлег, еще дотемна. Встали в небольшой веси над рекой; сюда «хазары» уже заходили и отошли перед приближающимся Улавом. Жители большую часть скотины, женщин, детей отправили куда-то дальше от реки, к родичам, и половина изб стояли пустыми. Как и зерновые ямы – «хазары» выгребли их до дна, весной сеять будет нечего. От пленных было известно, что на Упе выдался неурожайный год, своего хлеба хватило только до Карачуна, так что поход ради добычи оказался необходим. Пленные рассказывали, что в том виноваты ведьмы: наслали на поля холод и дожди.
Стан устроили в поле и на опушке леса, где деревья прикрывали от ветра: разожгли множество длинных костров, натянули пологи, чтобы тепло от огня шло под них, над кострами повесили котлы, стали варить кашу с солониной и вяленым мясом или рыбой – как следует подкрепиться перед сражением. Спать ложились по очереди, прижавшись друг к другу под пологом, укрывшись шкурами, так же по очереди ходили греться в избы.
Одну избу занял Улав и сюда позвал других воевод: сыновей Альмунда, Гостимила, Медведя с Кожаном, старейшин тех малых дружин, что собрались с земли смолянской.
– Ратников нам бояться нечего, – говорил Годо. – У хазар, кроме конных, умелые оружники – только тархановские, а их полсотни от силы против наших четырех сотен.
К этому времени от пленных и от беженцев размер и свойство хазарских сил уже были вполне ясны.
– От самих хазар я добра не жду, – продолжал Годред. – Ратники где встали, там и буду стоять, а конные – дело иное. Я подумал, может, нам, – он кивнул на Свенельда, имея в виду три сотни своего войска из Хольмгарда, – позади вас встать?
– Прикрыться нами, что ли, решил, удалой? – проворчал Тычина, смолянский боярин.
– Да ты меня никак трусом обозвал? – Годред живо обернулся к нему и уставился в упор, будто показывая три своих шрама на лице.
Имея такое украшение, он мог никому не рассказывать о своей отваге.
– Тихо, тихо! – осадил его младший брат, голосом уверенным, но мягким, будто разговаривал с прирученным, но опасным зверем. – Мужи не понимают так сходу, они наших ратных дел не ведают. Ты, брат, не кипятись, а толком объясни.
– Конница двигается быстро, – Годред показал пальцами по столу, как скачет лошадь. – Может ударить, откуда не ждешь. Сзади. Или с боку обойти. Это подлый народ… но мы-то их знаем. Мы с ними бились. Летят, визжат, свистят, завывают, шайтаны… Непривычным людям, которые лошадь только в санной упряжке видели, против них тяжело выстоять, не дать себя смять с налету. А наших конным натиском не испугать.
Лицо его ожесточилось – вспомнилась битва на Итиле, конная лава, летящая на безоружных, не готовых ни к чему такому, дремлющих людей.
– Это оно да… – примирительно вздохнул Тычина. – Во всяком деле привычка да сноровка нужна…
Повисло гнетущее молчание: само лицо Годреда, сильнее слов, пояснило всем, какой опасный враг их ждет и какое тяжелое дело предстоит.