– Да вон там, в приемном покое, с больным.
Торопливо вернулась. Фельдшерица болтает с дежурной медсестрой, толстый дядька скучает в своей каталке.
– Скажите, куда пошел доктор, который вас привез? – спросила Александра, стараясь говорить спокойно и совершенно не понимая, почему ее так трясет.
– Только что на лифте уехал, – буркнул дяденька, не повернув головы.
Побежала к лифту.
Занято. На табло над дверью светится цифра 4.
В чем дело? Что с ней? Почему так заходится сердце?
На четвертом этаже хирургическое отделение. Ну и что? Еще не факт, что Влад поехал именно в хирургию! В конце концов, он вполне мог отправиться навестить Гелия. Нервное отделение на третьем. А лифт стоит и стоит на четвертом!
Александра снова и снова нажимала на кнопку.
– Что, опять сломался? – сердито спросил кто-то рядом. – Ну, этот четвертый этаж просто заколдованный какой-то! Придется пешком идти.
Александра метнулась к лестнице.
Бегом, скорее!
Бежала и уговаривала себя, что зря, зря все это, мало ли какие дела могут быть у Влада в хирургическом отделении?
И еще быстрее заработала ногами, подгоняемая волнами безрассудного страха, не чувствуя, что дыхание комом становится в горле.
Главный коридор… боковой… в конце мелькнула высокая фигура, белый халат, а какого цвета волосы, не разглядеть – далеко. Человек вошел в какую-то палату, заботливо прикрыв за собой дверь.
Александра понеслась по коридору, моля бога, чтобы никто не вышел, не попытался задержать.
Вот эта дверь! Рванула ее – и замерла на пороге.
Палата на двоих. У окна под капельницей лежит какой-то седобородый человек. Ближе к двери – тоже под капельницей – Ростислав, бледный, непохожий на себя, но Александра ни минуты не сомневалась, что видит именно его.
Около постели Ростислава стоял Влад, который в это мгновение достал из кармана маленький шприц и потянулся к обнаженному плечу раненого.
* * *
Он поклялся себе, что этот день будет последним. И не потому, что опасность провала увеличивалась с каждой минутой. Боялся, что просто не хватит сил дольше переносить череду неудач.
И как подумаешь, что, не появись у него в пятницу Александра, он уже был бы дома… Пятница, чертова пятница! Зачем он задержался? Почему не уехал сразу после того, как покончил с Сычом?
Ах да, он ведь хотел сначала получить от старика подтверждение, что у Севки все хорошо, что не придется опять испытать весь этот кошмар. Кошмар, конечно, от себя не стоит скрывать, насколько тяжело ему приходилось. Особенно в последний раз… Тогда, четыре месяца назад, все прошло гораздо легче и проще. Сейчас ему казалось, что организовать почти невероятное сцепление случайностей, обеспечить точнейшую временную стыковку всех деталей операции и ее саму в первый раз было и в самом деле гораздо проще. Но когда выяснилось, что с Вадиком Черниковым вышла осечка, потому что автомобиль курьеров уже в Москве, уже на подъезде к Рублевскому шоссе, попал в пробку, не доехав каких-то пары километров до цели… Когда выяснилось, что все надо начинать сначала…
Вдобавок сошел с дистанции его первый фельдшер, Гошка Мирончиков. Это с Сычом он все время чувствовал себя как на острие ножа, а с тем жадюгой все основывалось на вульгарной купле-продаже. К сожалению, и этого фраера сгубила жадность. У него даже не хватило мозгов сообразить, что в основе всякого шантажа – собственная гибель. Ну, предположим, заложит он доктора Рутковского. Но ведь ассистировал ему именно Гоша, получивший за это совсем немалую сумму! И наивно предполагать, что Рутковский не потянет за собой подельника. Но до Гоши это почему-то не доходило. Он начал намекать… Правда, Владислав не допустил, чтобы дело пошло дальше намеков.
Можно сказать, от Мирончикова он отделался легким испугом. С Эльдаром оказалось сложнее. Потрясение, которое произвела на Гелия смерть его друга Вадика, было настолько сильным, что у него опять начались припадки, а ведь казалось, что они остались в Озерном – вместе с воспоминаниями о Петьке Ховрине, отрубленной голове Супера и застреленном Деме. Нет, конечно, Гелий ничего не подозревал, он даже помыслить не мог, что его брат знает о странной смерти Вадика больше, чем говорит, однако сама эта смерть была слишком ужасной и слишком внезапной, чтобы не травмировать и без того ранимого, чувствительного юнца. Владислав, конечно, не показывался Гелию на глаза, тот вообще не подозревал, что его спаситель тоже обосновался в Нижнем, однако от Эльдара Владислав узнавал самомалейшие детали о самочувствии Гелия и ни дня не чувствовал себя спокойным. Здоровье Гелия, его безопасность – это была та цепь, на которой он крепко держал Эльдара, но случись что-то с Гелием, и – Владислав это прекрасно понимал! – его брат мгновенно сорвется с крючка. Самым разумным было бы сразу отправить старшего Мельникова туда же, куда он отправил Гошку Мирончикова, но без Эльдара он пока не мог обойтись. Ведь предстояло еще раз пройти тем же самым страшным путем – путем риска и смерти… ради жизни Севки!
Странно, как странно – раньше, когда братишка был счастливейшим из смертных, баловнем судьбы, Владислав не мог припомнить, чтобы так любил его. Он много работал в кардиоцентре имени Бакулева, считался одним из самых перспективных молодых хирургов, ездил на стажировку к Дебейке, получал заманчивые предложения из Америки и Франции, – словом, жил своей жизнью, изредка допуская в нее преуспевающего отца и упоенного удачей младшего брата. Гордился им, да, но чуточку насмешливо, снисходительно, уверенный, что увлеченность Севки спортом – не более чем игра… ну да, только это оказалась игра со смертью.
Услышав приговор брату, узнав, что надежда на спасение практически равна нулю, потому что почти нет шансов получить донорский орган, он едва не сошел с ума от безысходности. Рядом сходил с ума Севкин отец, впервые за весь свой немалый век осознавший, что существует нечто неуловимое, чего не купишь ни за какие деньги, и это нечто называется очень просто – жизнь. Именно это убивало Корнилова: сознание, что нечеловеческие силы, потраченные им на создание мощного состояния, которое вроде бы должно послужить страховкой от всех превратностей судьбы, – эти силы потрачены зря. Несколько лет назад он не смог предотвратить гибель жены и дочери – именно потому, что еще не был так богат, чтобы оплатить две дорогостоящие операции. Теперь он мог позволить себе все… а судьба опять смеялась ему в лицо!
Одно время старик просто рассыпался на глазах, и поэтому неудивительно, что не ему, а Владиславу пришла в голову мысль: если что-то и может спасти Севку, то это именно большие, может быть, огромные деньги. На них будет куплено то главное, что лежит в основе всякого человеческого существования: счастливый случай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});