Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Из этого замечания я сделала вывод, что он желал сдержать революцию.

В феврале умер мой брат Иосиф. Я оцепенела, когда прочитала письмо от Леопольда, ставшего его преемником. Между Иосифом и мной существовала прочная связь, несмотря на то, что его критика раздражала меня. Но теперь я понимала, что он хотел помочь мне. Сколько мудрости было в его замечаниях! Леопольд никогда не был так близок мне. Поэтому теперь я чувствовала, что даже моя связь с Веной оборвалась.

Все мы страдали от простуды. Король еще больше прибавил в весе. Ведь теперь он был лишен тех интенсивных упражнений, которые привык делать, а редкие игры в бильярд не могли возместить их. Я сама тоже чувствовала Себя далеко не лучшим образом. Я не могла представить себе, что мы проведем все долгое лето в нездоровой атмосфере Тюильри. Когда я предложила, чтобы мы поехали на лето в Сен-Клу, это вызвало лишь незначительные разногласия. Я почувствовала значительное облегчение, и у меня долго сохранялось приподнятое настроение. Когда мы сели в кареты, чтобы отправиться в Сен-Клу, лишь небольшая враждебно настроенная толпа попыталась остановить нас, в то время как гораздо большая толпа кричала, что нам нужен более целебный воздух. Они выкрикивали: «Bon voyage au bon Papa!»[138] Это привело короля в восторг и еще больше подняло мое настроение.

Я действительно верила, что революция закончилась и что со временем нам позволят вернуться в Версаль — правда, к совсем другой, но все же достойной жизни.

Как радостно было находиться в Сен-Клу! Тамошний воздух придавал силы. Каким прекрасным казался этот дворец в сравнении с мрачным Тюильри, который я так ненавидела! Я чувствовала себя почти так, словно вернулись прежние дни. Конечно, это был не Трианон, но Сен-Клу был почти так же хорош.

Мне писал Мерси, который тогда находился в Брюсселе. Он настаивал, чтобы я не игнорировала Мирабо, стремившегося к rapprochement[139]. Он был единственный человеком во всей Франции, который мог положить конец революции и вернуть короля на трон.

Полагаю, что этот человек, аристократ по рождению, не был хорошо принят знатью и именно поэтому, вне всякого сомнения, вступил в союз с третьим сословием. Он отдал свои таланты на службу герцогу Орлеанскому. Но Орлеанский был теперь в изгнании. Поэтому Мирабо намеревался совершить маневр и положить конец революции, которую сам же помогал начать. Возможно, он с самого начала не желал, чтобы она пошла по тому пути, как это случилось в действительности. Возможно, он действительно хотел, чтобы преобразования совершались конституционно. По крайней мере, было очевидно, что теперь он желал именно этого.

Он писал королю письма, но король не отвечал на них. Я читала эти письма, но не стала убеждать мужа обратить на них внимание, потому что считала, что человека, виновного в том, что он положил начало этой трагедии, нужно остерегаться.

«Отныне я буду тем, кем был всегда, — писал он, — защитником монархической власти, ограниченной законом, и защитником свободы, гарантированной монархической властью. Мое сердце будет следовать по тому пути, который уже указал мне разум».

Я много слышала об этом человеке. Аксель постоянно говорил о нем. По его словам, он был слишком важен, чтобы можно было игнорировать его. Мы могли бы использовать его. Однажды он уже повел за собой народ, и он поведет его снова, он, и только он один был способен положить конец этой нестерпимой ситуации.

— И вы предлагаете, чтобы мы пошли на соглашение с таким человеком? — спрашивала я.

— Да, предлагаю! — отвечал Аксель.

— Почему же он теперь желает объединиться с нами? — спрашивала я.

— Только потому, что он желает стать председателем Национальной Ассамблеи и правой рукой короля, первым министром. По правде говоря, он желает быть правителем Франции.

Аксель нежно улыбнулся мне.

— Когда он восстановит монархию, король и королева, возможно, будут занимать достаточно сильную позицию, чтобы быть ему полезными.

— Я вижу, как работает твой ум!

И поскольку Аксель имел честь задействовать этого человека, он постепенно заставил меня осознать, что это действительно прекрасная идея. Возможно, и сам Мирабо затронул мое тщеславие, ведь именно меня, а не короля, он пожелал поставить в известность о своем плане.

Мне хотелось, чтобы это лето продолжалось бесконечно. Возвращение в Тюильри пугало меня. Аксель обосновался неподалеку от нас, в селении Отей. После наступления темноты он проскальзывал в замок и оставался со мной почти до самого рассвета. Мы поступали безрассудно, но ведь то было безрассудное время. Наша страсть превратилась в лихорадку. Несомненно, это произошло потому, что мы не знали, какая из этих ночей станет последней, которую мы проведем вместе.

Один из тех людей, которые были присланы охранять на однажды ранним утром увидел Акселя и стал наблюдать за замком, рассчитывая снова увидеть его. Потом он счел нужны донести об этом Сен-При.

Сен-При однажды заговорил со мной об Акселе, когда мы были одни. Он сказал:

— Не думаете ли вы, что визиты графа де Ферсена в замок могут быть источником опасности?

Я почувствовала, что мое лицо словно окаменело. Я ненавидела это непрекращающееся шпионство.

Я произнесла надменно:

— Если вы считаете правильным поступить так, то скажите об этом графу!

Сен-При ничего не сказал Акселю, но я все рассказала ему. Это его обеспокоило, и он сказал, что не должен приходить так часто. В течение нескольких ночей он не появлялся. Но он не мог оставаться вдали от меня, ведь жизнь без него была для меня невыносима. Поэтому его визиты продолжались.

Между тем он продолжал убеждать меня увидеться с Мирабо. Я согласилась встретиться с этим человеком в парке Сен-Клу, но так, чтобы наша встреча выглядела как бы случайной. Разумеется, об этом следовало договориться тайно. Это напомнило мне о той, другой встрече, которая, как предполагалось, состоялась в парке — о моей встрече с кардиналом Роганом. Но эта встреча должна была состояться при дневном свете. Мерси знал об этом плане и от всего сердца поддерживал его. В своих письмах он выражал радость по поводу того, что я послушалась совета своих добрых друзей. Как и Аксель, он страстно желал восстановления монархии. Поскольку эти двое от всего сердца выступали в поддержку идеи моей встречи с Мирабо, я не могла не думать, что это — самое лучшее, что можно было сделать. Поэтому я с энтузиазмом взялась за осуществление этого плана.

Я писала Мерси:

«Я нашла одно место. Хотя оно и не настолько удобно, как могло бы быть, все же оно подходит для предполагаемой встречи. Оно лишено тех неудобств, которые присутствуют в саду или в замке».

Я выбрала воскресенье и назначила время — восемь часов утра. В это время двор будет еще спать, а значит, парк должен к быть безлюдным. Итак, я вышла из замка, чтобы встретиться с этим человеком.

Я много слышала о нем, но все же не была подготовлена к тому, чтобы увидеть его уродство. Его кожа была глубоко изрыта оспой. Его волосы стояли вокруг головы неопрятным колтуном. Его грубое лицо свидетельствовало о его силе и энергичности. Я слышала также, что при первой встрече с ним женщины содрогались, но со временем начинали страстно любить его. В этом человеке была сотня соблазнов. Он провел много лет во французской тюрьме. Он написал множество памфлетов. Фактически это был самый энергичный и самый могучий человек во всей стране.

Когда он заговорил, я подумала, что его голос — самый прекрасный из всех, какие мне когда-либо приходилось слышать. Этот голос составлял разительный контраст с его отталкивающей внешностью. У него были любезные манеры. Он обращался со мной так, как будто я все еще была королевой, и с тем уважением, которого мне так часто недоставало в те дни.

Он сказал мне, что провел ночь в доме своей сестры, чтобы вовремя успеть на это свидание, и что я не должна бояться, что кто-нибудь из тех, кто шпионит за мной, узнает об этой встрече. Он принял меры предосторожности, переодев своего племянника кучером, чтобы тот привез сюда его экипаж.

Потом он начал говорить, что желает послужить нам. Он способен это сделать. Он склонит народ к выполнению своей воли. От меня ему было нужно, чтобы я убедила короля принять его. Тогда он сможет изложить свои планы в присутствии нас обоих.

Я слушала его, и меня возбуждал его энтузиазм, который составлял такой контраст с тем летаргическим состоянием, в котором пребывал мой муж. Он чем-то напоминал мне Акселя, который так страстно желал спасти меня. Правда, за исключением того, что Аксель был прекрасен, а этот человек был так безобразен.

Я поверила, что он способен сделать все то, о чем он говорил, и сказала ему об этом.

Не сомневаюсь, что со своей стороны он был искренен, когда, положив руку на сердце, сказал, что в будущем величайшим желанием его жизни будет служить мне и что отныне я могу считать его своим защитником.