Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Они больше не были моими врагами. Несчастье изменило их. У них хватило здравого смысла, чтобы осознать, что сплетни, которые они распространяли обо мне в прошлом, сыграли немалую роль в том, что все мы теперь оказались в таком положении. И они раскаивались в этом. Думаю, их удивляло также то, что я не держала на них зла. У меня не было времени, чтобы быть мстительной. Мне не доставляло удовольствия напоминать им о том вреде, который они мне причинили. Я могла только жалеть их. Ведь они так долго прожили при том общественном устройстве, которое теперь трещало у них под ногами, оставляя их совершенно беззащитными.

Их отношение ко мне полностью изменилось. Они стали относиться ко мне с любовью и преданностью, а возможно, даже с обожанием, ведь Аделаида никогда ничего не делала наполовину, а Виктория, разумеется, во всем следовала за своей сестрой.

Природная святость Элизабет еще больше усилилась. Она все время проводила со мной и детьми. Вместе мы занялись изготовлением гобелена. Это занятие помогало нам проводить долгие зимние часы так приятно, как только можно было ожидать.

После обеда король обычно падал на свой стул и засыпал либо шел спать в свои апартаменты. Он был очень мягок в отношениях со всей семьей, и ему всегда удавалось успокоить истерические вспышки у тетушек, которые время от времени не могли удержаться и давали выход своим чувствам. Они так страстно желали вернуться к прежним дням! Им было еще труднее, чем всем нам, приспособиться к новому режиму.

Я жила ради посещений Акселя. Мы не могли оставаться наедине, но много беседовали шепотом. Он сказал мне, что не может оставаться спокойным, пока я здесь, в Париже. Он непрерывно вспоминал о том ужасном путешествии из Версаля в Париж.

— Эти мерзавцы, как я ненавижу их! Как я презираю их! Бог знает, какой вред они могли причинить тебе! Как рассказать тебе, какие мучения я испытывал, зная, что ты находишься в их окружении? Говорю тебе, я никогда не успокоюсь до тех пор, пока ты не будешь далеко от этого города. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас оказалась там, где, как я знаю, ты будешь в безопасности!

Я улыбалась, слушая его. Его любовь ко мне, привязанность моих детей и нежность мужа — вот единственное, ради чего мне хотелось жить.

И в течение всей этой долгой зимы единственной темой рассуждений моего любовника было бегство.

Через некоторое время мой страх немного успокоился. В известном смысле мы были пленниками, но в Тюильри у нас было, по крайней мере, некоторое подобие двора. Лафайетт постоянно посещал нас и уверял короля, что он — его слуга. У Лафайетта были хорошие намерения, и в этом отношении он не слишком отличался от Луи. Он не мог оказаться на месте в нужный момент. Он всегда опаздывал, когда нужно было быстро принять решение, и, наоборот, действовал слишком быстро, когда решение требовало длительного обдумывания. Все же мы радовались его дружбе.

У него были доказательства того, что герцог Орлеанский помогал организовать поход на Версаль. Он был уверен, что те люди, которые клялись, что видели герцога, переодетого, в шляпе со свисающими полями, не ошиблись. По этой причине он считал, что герцога Орлеанского следует сослать туда, где он не сможет больше приносить вред.

Король не мог поверить в то, что его собственный кузен мог быть таким предателем. Но Лафайетт воскликнул:

— Сир, его план заключается в том, чтобы свергнуть вас с престола и стать регентом Франции. Сам факт его рождения делает это возможным.

— Какие у вас есть доказательства? — спросил король испуганно.

— Множество, сир. И я могу раздобыть еще. Сброд, который предпринял марш на Версаль, значительно пополнился за счет мужчин в женской одежде. Это были вовсе не парижские женщины, как мы должны были думать. Многие из них были оплачиваемыми агитаторами, и одним из тех, кто организовал это марш, был мсье Орлеанский!

— Но это же невероятно! — настаивал король.

Однако я указала ему, что это вовсе не было невероятным. Ведь герцог Орлеанский был моим врагом с тех самых дней, когда я впервые приехала во Францию, и я вполне могла поверить, что он организовал все это.

Король беспомощно посмотрел на меня, но Лафайетт, который теперь был уверен в моей поддержке, продолжал:

— Сир, кое-кто слышал крики: «Vive Orleans, notre roi d’Orleans!»[137] Я полагаю, что это все проясняет. Он планирует уничтожить вас и королеву и самому занять ваше место. Его необходимо выслать из страны!

— Пусть отправляется в Англию! Однако, я полагаю, следует сказать, что он едет туда по моему поручению. Я не желал бы публично обвинять своего кузена в измене! — сказал король.

Итак, герцог Орлеанский отправился в Лондон. Там он встретился с мадам де ла Мотт. Они вместе стали думать, какую еще клевету можно обрушить на меня.

О, эти длинные зимние дни! Эти продуваемые сквозняком коридоры! Эти чадящие лампы! И наше уединение, постоянно нарушавшееся охранниками!

Не думаю, что могла бы выдержать эту зиму, если бы не присутствие Акселя. Я тосковала по Габриелле. Принцесса де Ламбаль была мне хорошей подругой, и я нежно любила ее. Но она никогда не занимала в моем сердце того места, которое я отдала Габриелле. Моим постоянным утешением была Элизабет, а также, разумеется, дети. Моя дочь выросла и стала мягкой по характеру девочкой. Она была безропотна и воспринимала лишения без жалоб. Большое влияние на нее оказывало поведение ее тети Элизабет, и эти двое были всегда вместе. Иногда, когда я была особенно грустна, я посылала за моим маленьким Chou d’Amour, и тогда он воодушевлял меня своими не по годам серьезными высказываниями. Поскольку он был еще ребенком, он быстро приспособился к жизни в Тюильри. Иногда мне казалось, что он уже забыл о роскоши Трианона и Версаля.

— Мы должны быть осторожны, чтобы не испортить его, — говорила я мадам де Турзель. — Но он такой милый, что это будет трудно сделать. Однако мы должны помнить о том, что нам нужно воспитать его королем! — говорила я мадам де Турзель.

Она соглашалась со мной, и я часто думала, какая я счастливая, что меня окружает столько настоящих друзей. Только во времена несчастий мы можем обнаружить их.

Король все больше и больше полагался на мои суждения. Казалось, он осознавал, как я изменилась. Я вспоминала, как вначале он заявлял, что никогда не позволит женщине давать ему советы. Да, мы оба изменились!

Но у него было одно качество, которое всегда оставалось неизменным. Это было его неестественное спокойствие. Казалось даже, что у него отсутствовал всякий интерес к своим собственным делам. Я слышала, как один из его министров говорил, что когда он говорит с королем о делах, то чувствует себя при этом так, словно обсуждает вопросы, касающиеся императора Китая, а не короля Франции.

Я обнаружила, что по этой причине оказываюсь все больше втянутой в дела. Я пыталась не участвовать в них. Однако Мерси предостерегал меня, что если я не буду играть в них никакой роли, то и никто другой этого тоже не сделает. Ведь кто-то должен был стоять у штурвала корабля, который трепала жестокая буря. Эти слова сказал Мирабо. Теперь, когда герцога Орлеанского больше не было во Франции, он был единственным человеком, который мог сдерживать революцию.

Мирабо был прав. Он был выдающимся человеком, и я знала это. О нем мне часто писал Мерси. Аксель тоже постоянно говорил о нем. По словам Акселя, он был негодяем, и мы не должны были доверять ему. Но в то время он был самым важным человеком во всей Франции, и нам не следовало игнорировать его.

Все заметили, что я стала принимать участие в делах. Король никогда ни на что не соглашался, не «посоветовавшись с королевой», как он открыто заявлял. Я стала совершенно другим человеком. Хотя я многого не знала, у меня, по крайней мере, было твердое мнение относительно того, что нам следовало делать. Это было все же лучше, чем позиция короля, который был неспособен сохранить твердость хотя бы два дня подряд. Я была за то, чтобы твердо противостоять революционерам. Я заявила, что мы уже достаточно уступали. Больше нам не следует уступать. Аксель поддерживал мое мнение. Возможно, именно у него я и заимствовала свои убеждения. Он был не только моим любовником. Он также был моим советником. Меня радовало то, что по многим вопросам он и Мерси были в согласии.

Мирабо изменил свое мнение. Теперь он говорил:

— Рядом с королем есть только один мужчина — его жена!

Это означало, что Мирабо считал, что я обладаю большей властью во Франции, чем король.

Мне сообщили, что Мирабо высказал следующую мысль: «Когда кто-либо принимает на себя руководство революцией, вся трудность состоит в том, чтобы не подгонять ее, а сдерживать».

Из этого замечания я сделала вывод, что он желал сдержать революцию.

В феврале умер мой брат Иосиф. Я оцепенела, когда прочитала письмо от Леопольда, ставшего его преемником. Между Иосифом и мной существовала прочная связь, несмотря на то, что его критика раздражала меня. Но теперь я понимала, что он хотел помочь мне. Сколько мудрости было в его замечаниях! Леопольд никогда не был так близок мне. Поэтому теперь я чувствовала, что даже моя связь с Веной оборвалась.