Соленые брызги, и горящие костры, и стремление испытывать себя снова и снова без конца — вот что толкало его вперед на протяжении всей его слишком короткой жизни.
Торкел никогда не говорил ни слова о своих мыслях. Он греб и сражался рядом с Вольганом до самого конца, который наступил в Льюэрте, как всем известно. Сигур слышал, что сингаэли собирают войско, чтобы встретить его ладьи, но все равно повел своих людей на берег ради наслаждения битвой, которая могла там состояться.
Они уступали в численности в три раза: там, у моря, войско собралось из всех трех враждующих между собой провинций сингаэлей. Он предложил им поединок, вызов был брошен всем трем принцам-сингаэлям, но его принял молодой человек, вовсе не принц. Брин ап Хиул, крупный, жесткий и трезвый, как отшельник, одержимый Джадом во время поста, изменил положение дел на северных землях, убив Сигура Вольгансона на той прибрежной полосе, и забрал меч, который тот носил со времени налета на Кампьерес.
Сигур всегда искал такой смерти, Торкел понял это тогда, в тот самый день. Старческая немощь, трезвое правление, королевская власть… и Сигур — это даже невозможно было себе представить. Но к тому моменту Торкел уже понимал, что это не его представление и о жизни и о ее конце, быстром, как удар клинка. Он сдался в плен сингаэлям под влиянием внезапно нахлынувшего горя и ошеломляющей пустоты. Со временем он совершил побег, так как рабство тоже не входило в его представления о жизни. Он добрался — через Стену, земли англсинов и осеннее море — до дома. А затем создал себе дом. Именно его доля драгоценных камней и золота, добытых в той случайно попавшейся, окутанной туманом долине в Фериересе, принесла ему землю и ферму на Рабади в тот год, когда он решил, что время пришло.
Остров Рабади был ничем не хуже других мест и даже лучше многих, чтобы начать вторую жизнь. Торкел нашел жену (и ни один человек, живой или мертвый, не слышал от него ни одного худого слова о ней), произвел на свет двух дочерей, потом сына. Выдал дочерей замуж, когда они достигли нужного возраста, и довольно успешно, на материк через пролив. Наблюдал, как рос его мальчик — умный, с характером. В те годы он еще несколько раз принимал участие в набегах, выбирая себе корабли, спутников и места высадки. Соль проникла в его кровь, как говорят эрлинги. Море трудно оставить в прошлом. Но он больше нигде не зимовал, не строил больших планов завоеваний. Трезвые капитаны, четко спланированные рейды.
Сигур умер; Торкел не собирался возвращаться к тем временам. Он плавал за моря ради того, что мог там найти и привезти домой. Любой человек счел бы Торкела Эйнарсона с острова Рабади, бывшего спутника самого Вольгана, человеком благополучным. Казалось, смерть от клинка на дальнем берегу ему не грозит.
Ни один живущий человек не знает своего конца.
И вот он здесь, снова за морем, в лесу, где не следует находиться никому из людей. И как это получилось? Клятва, данная жене ап Хиула, да, но он за эти годы нарушил немало клятв. Он ведь сделал это, когда в первый раз убежал от сингаэлей, после того как сдался им.
Он мог бы найти способ сделать то же самое и теперь. Даже прямо сейчас. Убить двух спящих принцев — в таком месте, где они вполне могли погибнуть и никто их не нашел бы, — снова выйти из леса, подождать, когда войско отправится на север, а оно наверняка отправится, двинуться через страну к Эрлонду, где поселились его соотечественники. В такой еще не сложившейся колонии, как эта, найдется много мужчин, не желающих рассказывать историю своей жизни. Именно так расширялись границы народов, так они двигались от начальной точки. Вопросов не задавали. Можно было построить новую жизнь. Заново.
Он тряхнул головой, чтобы в ней прояснилось, чтобы мысли пришли в порядок. Он устал и не способен мыслить ясно. Нет никакой нужды убивать этих двоих. Он мог бы просто встать, пока они спят, и уйти на восток. Он тихо фыркнул, смеясь над собой. И это тоже неправильно. Ему даже не обязательно уходить тайком. Он мог их разбудить, попрощаться, призвать благословение Джада на обоих (и Ингавина, про себя). Алун аб Оуин приказывал ему уйти. Ему вовсе не нужно здесь находиться. Его удерживает лишь одно. Понимание, которое лежит в основе всего безумия этой ночи, словно семя в твердой весенней почве.
Его сын находится на одном из кораблей с драконом на носу, и он там потому, что Торкел убил человека в таверне менее года назад.
Если ты человек особого сорта (Торкел к ним не относится), то можешь потратить зря массу времени на размышления об отцах и сыновьях; это время лучше тратить за бутылкой эля и честной игрой в кости. Он не мог утверждать, что очень часто думал о мальчике, пока жил на Рабади. Он научил его кое-каким приемам боя, это обязанность отца. Если бы на него давили, он бы показал на дом, на землю, на свое положение на острове. Берн должен был получить все это, когда умрет отец, разве этого недостаточно? Разве это не больше, чем когда-либо имел Торкел?
У него осталось мало воспоминаний о проведенном вместе времени, пока мальчик рос. Некоторые люди любят поговорить, рассказать истории, сидя у очага дома или в таверне, — такие далекие от правды, что остается лишь смеяться. Его первое убийство в таверне случилось из-за того, что он посмеялся над человеком, который рассказал подобную историю. Торкел не был рассказчиком, никогда им не был. Язык может принести беду быстрее, чем все остальное. Он ни с кем не советовался, хранил свои воспоминания. Если другие на Рабади рассказывали мальчику сказки о его отце — правду или ложь, — ну, Берн сам научится в них разбираться или не научится. Никто не брал Торкела за руку, когда он был мальчишкой, и не учил его, как себя вести, когда сходишь на берег во время бури, на скалы, и видишь, что тебя ждут вооруженные люди.
Сидя в этом лесу, который лежал непреодолимой преградой между землями сингаэлей и англсинов, бодрствуя, пока двое молодых людей спали, он неожиданно вспомнил один давний вечер. Летние сумерки, нежные, как девушка. Мальчик — восьми лет, десяти? — пошел вместе с ним чинить дверь сарая. Берн нес инструменты отца, вспомнил Торкел, и до смешного этим гордился. Он починил дверь, и они пошли куда-то — он не помнил куда, к границам их участка, — и почему-то он рассказал Берну историю того набега, когда королевская стража англсинов устроила им засаду вдалеке от моря.
Он и правда нечасто рассказывал старые истории. Может быть, именно поэтому тот вечер остался в памяти. Аромат летних цветов, ветерок, камни — он теперь вспомнил, что прислонился к камню у северной границы их участка, а мальчик смотрел на него снизу и слушал так напряженно, что это вызывало улыбку. Один вечер, одна история. Они вернулись потом домой. Только и всего. Берн даже не вспомнит этот вечер, он уверен. Не произошло ничего примечательного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});