направилась к аптечному шкафчику, но тут телефон зазвонил снова.
– ДА ПОШЕЛ ТЫ! – крикнула Гейл и оглянулась в поисках чего-нибудь, чем можно швырнуть в проклятую тварь.
«Ладно, – подумала она. – Успокойся. Успокойся». Она боялась этого телефона. Прошлой ночью – а может, это была не прошлая ночь, она сама точно не помнила – Гейл подняла трубку, сказала: «Алло?» – и выслушала долгое молчание, которое прервалось лишь одним словом: «Гейл?» Она выронила трубку и закричала, потому что это было очень похоже на голос Джека, позвонившего узнать, дома ли она и не может ли он нанести ей любезный дружеский визит, с клыками и всем прочим.
«Успокойся».
Гейл понимала, что если это Трейс, то он будет звонить снова и снова, до тех пор, пока ему не ответят. Нужно сказать ему, что она заболела и не может выйти из квартиры. Гейл подняла трубку и произнесла дрогнувшим голосом:
– Да?
Несколько секунд в трубке была такая тишина, что Гейл слышала, как бьется ее собственное сердце. Затем знакомый голос проговорил:
– Мисс Кларк? Я хотел бы встретиться с вами…
– Кто это?
– Энди Палатазин. Капитан Палатазин из Паркер-центра.
– И что с того? Что вам нужно?
«Успокойся. Ты дергаешься, как сраная истеричка».
Он помолчал и продолжил:
– Мне нужна ваша помощь. Это очень важно. И я должен встретиться с вами как можно скорее.
– Моя помощь? С чего бы вдруг? Как вы меня нашли?
– Я позвонил в «Тэттлер», и какой-то мужчина назвал ваш номер. Мне нужна ваша помощь, потому что… Я бы предпочел обсудить это не по телефону…
– А я бы предпочла именно так.
Он тяжело вздохнул:
– Да, хорошо. Я хочу рассказать вам одну историю и надеюсь, что вы поверите мне настолько, что напишете об этом в вашей газете…
– Почему? Мне казалось, что вы считаете ее дешевой газетенкой.
Гейл отхлебнула чаю и подождала, пока он не заговорит снова:
– Я могу рассказать вам, кто такой Гробокопатель, мисс Кларк. Могу объяснить, почему вскрывают эти могилы. Могу рассказать все это и намного, намного больше.
– Вот как? Что ж, сейчас я уезжаю. Решила ненадолго махнуть в Сан-Франциско…
– ПОСЛУШАЙТЕ! – сказал он так порывисто, что Гейл вздрогнула и хотела уже повесить трубку, но какая-то умоляющая нотка в его голосе удержала ее внимание. – Во всем городе только ваша газета может хотя бы задуматься о том, чтобы опубликовать историю, которую я собираюсь вам рассказать. А напечатав ее, вы спасете много человеческих жизней, мисс Кларк. Возможно, миллионы жизней! Кажется, вы говорили, что вы журналист, причем хороший журналист, и я поверил вам. Или я не прав?
– Может быть.
– Допустим. А вы?
Гейл сжала трубку. Костяшки пальцев побелели. Ей хотелось послать его к черту, хотелось сказать, чтобы он отправился в отель «Сандал» и помог другим копам-недоумкам в поисках двадцати пяти жильцов, пропавших прошлой ночью. Но вместо этого она услышала собственный вопрос:
– Ну так что за история?
– Такая, что вам понадобится немалое мужество, чтобы написать о ней. Думаю, оно у вас есть, мисс Кларк. Поэтому я вам и позвонил.
– Хватит болтать ерунду, – раздраженно ответила она. – Где вы сейчас? В Паркер-центре?
– Нет, я… дома. – Он назвал свой адрес. – Когда вас ждать?
– Не знаю. Думаю… когда-нибудь доберусь.
– Хорошо. Пусть так. Я буду дома весь день.
– Всего хорошего.
Гейл уже вешала трубку, когда услышала, как он сказал:
– Спасибо.
И в его голосе было столько облегчения, столько искренней благодарности, что это на мгновение потрясло ее. Потом связь оборвалась, и Гейл медленно положила трубку.
Она допила чай и зашла в ванную. Лицо в зеркале выглядело ужасно. Гейл открыла аптечный шкафчик и достала желтый пузырек. На дне перекатывались три таблетки кваалюда. Она вытряхнула одну и поднесла ко рту, рука дрожала, и пришлось обхватить запястье другой рукой, чтобы удержать ее. Это и есть помешательство? Кто это сказал? Она опустила взгляд на таблетку. «Если я собираюсь вернуться к работе, нужно завязывать». Гейл с тоской посмотрела на таблетку и бросила ее обратно в пузырек.
Затем включила холодный душ, разделась и, пока не успела передумать, подставила голову под струю.
VII
Ровно в полдень Боб Лэмпли стоял возле «Хилтона – Адской дыры» и смотрел в небо. На крыше «Хилтона», огражденной проволочной сеткой, медленно вращалась огромная чаша радара. За полминуты металлический указатель направления ветра сдвинулся сначала строго на запад, потом на северо-запад, затем строго на север, снова на северо-запад и, наконец, неспешно вернулся обратно на запад, где и завис в неподвижности. Ветер, горячий, как дыхание доменной печи, вился вокруг Лэмпли. Он то и дело ощущал укусы песка на лице и ладонях, а голова отчаянно чесалась. Песок приносили с собой потоки теплого воздуха, поднимавшиеся из пустыни Мохаве. «Чертовски странно, – подумал Лэмпли. – Думаю, это что-то из книги рекордов».
«Хилтоном – Адской дырой» называлась каркасная деревянная метеостанция на вершине Олд-Балди в пяти тысячах двенадцати футах над уровнем моря, примерно в двадцати пяти милях от центра Эл-Эй и в шестидесяти милях от того места, которое Лэмпли считал беспощаднейшим из всех, созданных Богом, горячей, забитой песком горловины Песочницы Дьявола в самом сердце пустыни Мохаве. Несколько лет назад Лэмпли попытался пересечь эту чудовищную местность вместе со своими друзьями, такими же безумцами, как и он сам. Они обгорели до костей, а потом бредили от солнечной лихорадки, лежа в джипе, мчавшемся в Ладлоу, к ящику холодного пива «Курс».
Но самым странным в этой новой карте погоды было то, что песок уносило так далеко. Метеостанция в Туэнтинайн-Палмсе сообщила о сильных ветрах, сосредоточившихся сегодня утром между хребтами Кади и Провиденс в Песочнице Дьявола, но сыпучий песок в любом случае должны были задержать за много миль отсюда горные вершины, расположенные между Национальным лесным заповедником Сан-Бернардино и пустыней. А если у ветра хватит силы и высоты, чтобы перенести песок через эти горы, тогда, по всем правилам прогнозирования погоды, он должен был резко ослабнуть, удаляясь от центра активности, и сбросить песок на краю леса. Однако этого не происходило, и такое изменение в правилах начинало беспокоить Лэмпли. Горячие потоки воздуха расплавляли снежные шапки гор на много миль во все стороны, указатель направления ветра, похоже, указывал строго на запад большую часть времени, когда не крутился как бешеный при приближении внезапного вихря, а песок хлестал по лицу Лэмпли на высоте в пять тысяч футов.
«Это никуда не годится, – подумал он. – Не-а. Совсем никуда не годится».
Прямо над головой слабо светило солнце в просветах перистых