И Ципра готова была благословить ранивший её нож.
Лишь она знала, как глубоко он вонзился.
Мужчины думали, что эта небольшая колотая ранка не может угрожать жизни.
Топанди, усевшись за Лорандов стол, принялся за письмо и на вопрос, кому, ответил: «Священнику».
Вот уж кому он не имел обыкновения писать!
Ципра подумала, что это всё из-за неё.
Она ведь ещё некрещёная.
И лёгкая дрожь пробежала у неё по телу при этой мысли.
Что за таинственные притворы раскроются пред ней? Что за чертог — с целой анфиладой ослепительно великолепных залов, быть может?
Вскоре снова раздались шаги. Уже не священник ли?
Но нет.
В вошедшем она узнала давно не появлявшуюся фигуру: заседателя Буцкаи.
На его круглом лице изображалось необычное волнение, произведённое разбирательством преступления столь запутанного.
Отозвав Топанди в сторону, он стал с ним перешёптываться.
Ципре не слышно было, о чём они говорят. Но взгляды, бросаемые на неё, всё ей открыли.
Суд, суд вершить идут над преступниками. Всё расследуют с начала и до конца, что им знать надлежит. Прочих уже допросили, теперь её черёд. Придут со связками бумаг, начнут спрашивать: «Где была? Почему ночью вышла из комнаты? Зачем открыла входную дверь? Чего тебе там нужно было, в саду?»
Что сказать на эти ужасные вопросы?
Попытаться ложью прикрыть свой стыд от всевидящего, который призывает её во свидетели, к кому она тянет руки, моля о милосердии пред уходом в вечность?
Или сознаться во всём?
В том, что полюбила? И какая была глупая? Движимая каким суеверием пошла? Чем думала привлечь к себе милого?
Признаться в этом? Нет, это невозможно. Лучше кровью истечь, чем выдать заветную тайну.
Или же молчать, упорно запираться? Отяготить себя подозрением, что вот, мол, дочь разбойника дверь открыла грабителю-отцу, злоумышляя заодно с преступниками?
Ох, какие мучительные сомнения.
Но опять она вспомнила о верной защите против всяких терзаний. И, простёршись перед престолом всевышнего, обняв подножие его, стала прилежно молиться.
Не прошло и четверти часа после ухода заседателя, как снова кто-то пришёл.
Это был исправник Миклош Дарусеги.
Девушка вздрогнула. Вот он, допросчик!
Топанди, вскочив, поспешил навстречу вошедшему.
— Доктор запретил ей разговаривать. Нельзя допрашивать её в таком состоянии, — сказал он, понизив голос.
Но Ципра расслышала — и вздохнула облегчённо.
Нашёлся заступник.
— Могу, впрочем, ответить за неё и я, так как почти с самого начала был там, — обратился к судье Лоранд. — Ципра услыхала шум в саду и, как всегда, не побоявшись, пошла посмотреть, что там. В дверях столкнулась с грабителем, преградила ему дорогу и стала звать меня — и до тех пор боролась с ним один на один, пока я не пришёл на помощь.
Ципре было лестно услышать такое объяснение. И приятно, что Лоранд сам в него верит. Это было видно по его лицу.
— Тогда у меня нет вопросов к барышне, — ответствовал Дарусеги. — К тому же дело уже закончено.
— Закончено? — вытаращился Топанди.
— Именно так. Обстоятельства выяснены, приговор вынесен. И приведён в исполнение.
— Как это?
— Главарь банды, старый Котофей, перед смертью — кстати сказать, более мучительной, чем любое наказание, следовавшее по закону, — дал важные и вполне связные показания, которые вкупе с другими дополнительными обстоятельствами весьма компрометировали вашего соседа-землевладельца.
Глаза Топанди сверкнули.
— Шарвёльди?
— Именно. И в такой степени компрометировали, что пришлось подумать о привлечении и его тоже к судебному дознанию. И мы с моим коллегой незамедлительно к нему отправились. Обеих дам мы застали в крайнем волнении. Выйдя к нам, они выразили величайшее беспокойство по тому поводу, что господина Шарвёльди нигде во всём доме не могут обнаружить, комната же его открыта настежь и пуста. Спальня действительно оказалась пуста, на столе было разбросано оружие, в денежном ящике торчал ключ, дверь распахнута. Где он мог быть? Оттуда хотели мы перейти напротив, в столовую, но дверь была заперта. Дамы уверяли, что она обычно всегда запирается. Но ключ-то был вставлен изнутри. Двери из столовой, кроме коридора, вели ещё на кухню и на веранду. Мы их тоже осмотрели — обе были заперты изнутри! Кто-то, значит, должен там быть. Именем закона я призвал находящегося там открыть нам. Никакого ответа. Так как и на вторичное моё предложение никто не открыл, пришлось взломать дверь — и когда свет проник в тёмную комнату, ужаснейшее зрелище предстало перед нами. Прямо перед столом, на месте люстры, висел в петле хозяин дома. Опрокинутый стул под ним подтверждал, что он сам покончил с собой.
Потрясённый Топанди торжественно воздел руки.
— Боже правый! Твоя десница.
И, растроганно сложив руки, опустился у изголовья кровати на колени.
— Вот теперь я прочитаю тебе «Верую». Повторяй, доченька, за мной.
Даже у врача не хватило бы духу это запретить.
Ципра благоговейно внимала удивительным словам.
Какой в них возвышенный смысл, мятежный и утешительный!
Любящий отец и пречистая мать; бог, ставший человеком, страдающий из-за людей — и ради них умирающий — и восстающий из мёртвых, сулящий суд правый — и прощение грехов! И воскресение, жизнь вечную!
— Что такое жизнь вечная?
Ах, если б на это мог кто-нибудь дать ей ответ!
Атеист ещё не поднялся с колен, как вошёл священник.
— Святой отец! Перед вами новообращённая, дожидающаяся крещения, — не стыдясь своей позы, не спеша вскочить, сказал Топанди. — Сейчас я научил её читать «Credo».
Девушка подняла на него благодарный, лучившийся счастливым удовлетворением взор.
— А где восприемники?
— Один — господин судья. Соблаговолите? Другой — я.
Ципра умоляюще переводила глаза с Топанди на Лоранда и обратно.
Топанди понял эту немую просьбу.
— Лоранд не может. Сейчас узнаешь — почему.
Обряд был совершён — с той краткостью, какая приличествовала состоянию больной.
Топанди обменялся со священником рукопожатием.
— Простите эту руку, буде чем погрешила.
— Долги ваши рукопожатием уже отпущены.
— А своей рукою удостойте нас благословения.
— Всех подходящих под него всегда готова удостоить.
— Не для себя прошу, я жду наказания и приму его безропотно. Благословите любимых моих детей. Вот этот юноша попросил у меня вчера руки этой девушки. Они давно питают друг к другу чувство, коего оба достойны. Благословите их союз. Ципра, ты согласна?