— Решай спасло тебя? — прошептала Тисана.
Что ж, слово «спасло» звучало так чертовски праведно.
— Оно прокляло меня жизнью, которой я не хотел назло. Оно тянуло меня назад так же, как оно было вырвано из моих вен. Но оно сохранило мне жизнь, сделав мне… подарок.
{Наши истории связаны навеки, Максантариус. Твоя еще не закончена, и ты не можешь отбросить уже написанные страницы. Они выжжены в твоей душе, а теперь будут выжжены и на твоем теле.}
Последнее, что я помнил в этих смутных воспоминаниях, была мучительная боль от того, что Решай, наконец, отделилось от меня. И его последний, угасающий шепот: {Наслаждайтесь подарком, который я тебе дал. За тобой всегда будет следовать то, чего ты боишься.}
— Я был без сознания несколько дней. Когда я впервые открыл глаза, там был только Саммерин. Я чуть не сжег дом, и у меня даже не хватило ума понять, что я не сплю, пока он не закричал на меня, чтобы я вырвался из этого.
Между бровями Тисаны образовалась морщинка. Один из ее пальцев коснулся уголка моего глаза, обводя контур.
— У тебя другое веко.
— Верно. — Я моргнул, внезапно осознав тонкую мембрану, покрывавшую мои глазные яблоки. Закрыт. Всегда закрыт. — В тот день мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять, что он там, и что, закрыв его, я смогу закрыть колодец магии, который изменил меня. — Я издал небольшой смешок. — Знаешь ли ты, что у змей такие веки? Для существа, которое не в состоянии понять нюансы человеческих эмоций, у Решай есть склонность к драматической справедливости, не так ли?
— Итак, когда он открыт…
— Ты видела.
В этих двух словах просочился намек на стыд.
Я провел почти десятилетие, агрессивно игнорируя эту часть себя. Это было напоминание о том, что Решай победило, что это навсегда изменило меня и превратило во что-то, что больше не было даже полностью человеком. Когда оно жило в моей голове, я мог сказать себе, что это был монстр, а не я. Но оно сделало и меня одним из них, своим прощальным «подарком».
И какая-то часть меня ненавидела, что она это видела.
— Ты никогда мне не говорил, — пробормотала она.
— Я никогда никому не говорил. Только Саммерин знал, и я бы тоже не сказал ему, если бы у меня был выбор. С самого начала было ясно, что я не могу это контролировать. И все, что есть у Решай, просто… испорчено. Я не собирался использовать или даже думать об этом когда-либо снова.
Я бросил взгляд на Тисану, сжавшись в ожидании того, какое выражение лица может встретить меня. Но она выглядела задумчивой, грустной.
— Но на этот раз ты сделал это.
— Ты нуждалась во мне.
Ее руки сжались вокруг меня, ее лицо уткнулось мне в плечо.
— Ты контролировал это.
Да. Эта мысль до сих пор не давала мне покоя. Я не был готов рассматривать возможность того, что я мог бы использовать эту вещь.
— Ты тоже, — сказала я. Она сделала то, чего мне никогда не удавалось: вернула Решай на грань срыва. И я благодарен Вознесенным за то, что она это сделала.
Наши пальцы скользнули друг к другу и переплелись.
— Ты был идеален, — пробормотала она.
И мы лежали там еще мгновение, позволяя себе не обращать внимания на надвигающиеся тени поверженных монстров.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
Тисана
Когда я вернулась в свою комнату, Нура ждала меня, держа руку на дверной ручке.
— Ты встала. Я как раз собиралась увидеться с тобой. — Ее глаза бегали от пальцев ног к моему лицу, холодные и аналитические, как будто осматривая меня на наличие повреждений. — Восстановилась?
Я пожал плечами.
— Достаточно.
— Хорошо. Потому что мы не можем позволить себе оставаться здесь дольше. — Она посмотрела вниз, и я заметил, что она держит скомканный конверт на боку. Ее пальцы постучали по краю пергамента.
— Есть новости из Ара? — Я спросила.
— Это война, — отрезала она. — Всегда будут новости.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ну, это ответ на мой вопрос. Она была в худшем настроении, чем обычно. Это означало, что да, новости были, и они были плохими.
— Выезжаем рано утром. Мы не можем позволить себе терять время, и такими темпами мы превзойдем время, которое тебе было обещано. Итак, собирайся.
Ее резкость раздражала, особенно если учесть, что я даже не видела ее и не разговаривала с ней с тех пор, как мы вошли в поместье Миковых. Но я только кивнула, хотя при мысли о возвращении на войну у меня вспотели ладони.
— Ладно. Я буду готова.
Она стала уходить, но я позвала:
— Нура.
Она остановилась. Оглянулась через плечо.
— Я думала, — сказал я. — О том вечере.
— И что насчет него?
— Азин и Зерит встречались раньше. И я думаю, теперь очевидно, что они расстались не по-хорошему.
Оказывается, не очень приятный человек, как однажды сказала Зерит об Азине. Как будто жизнь назад. И что-то большее, чем желание доказать свою силу, побудило Азина напасть на нас так, как он это сделал. Он был дерзким и высокомерным, да, но не бездумно глупым.
Нура немного хмыкнула.
— Действительно очевидно.
— Зерит послал нас туда, зная, что Азин настроен враждебно по отношению к Орденам. К нему. Я думаю, он знал, что высока вероятность того, что все будет… жестоким. — Я устремила на Нуру пристальный пронзительный взгляд. — А ты?
Она не уклонялась от моего взгляда. Не отвела взгляд. И не ответила — но ухмылка, едва дернувшаяся в уголке ее губы, сказала мне все, что мне нужно было знать.
Нет. Она была такой же слепой, как и мы. Он ее тоже подставил, как и всех нас.
— Почему? — Я спросила. — Зачем ему это делать?
— Я предупреждала тебя о том, какой он.
Обладать или уничтожить. Ты либо инструмент, либо угроза — и в этом случае мы все были и тем, и другим. Он знал, что я — этот Решай — выживу, но он не хотел и не должен был заботиться о том, чтобы выжил кто-то из остальных.
Но…
— Должно быть нечто большее, — сказала я.
— У него есть свои цели, и это все, что имеет для него значение.
— И какие это цели?
Губы Нуры сжались, и я не пропустила, как ее пальцы сжали письмо в руках. Она полностью повернулась ко мне лицом.
— Когда мы вернемся туда, — сказала она тихо, — надеюсь, ты будешь готова сражаться изо всех сил.
Я чуть не рассмеялась.
Я подумал о Максе, о Сереле, о треллианских беженцах, которые отправятся вместе с нами обратно в Ара. Я думала обо всех тех драгоценных душах, которые мне приходилось защищать. Я сражалась как в аду с тех пор, как много лет назад была прикована к телеге, в полном одиночестве. И задолго до этого, когда я бежала из рушащейся родины, которой больше нет. Я родилась в сражении.
Конечно, я не собиралась останавливаться сейчас. Не тогда, когда мне было что терять.
Я даже не моргнула, а одарила Нуру легкой безмятежной улыбкой.
— О да, — сказала я. — Я знаю, что впереди еще много сражений.
Может быть, я представила себе слабое эхо ухмылки, коснувшейся ее глаз. Но она отвернулась слишком быстро, чтобы я могла сказать точно.
***
В ту ночь Серел и я лежали на полу в моей спальне, как и сотни раз за эти годы. Мы вместе смеялись и плакали, потом снова смеялись и снова плакали. Я чувствовала его боль вместе с ним, когда он рассказывал мне о войнах, на которые его посылали сражаться, о том, как после моего ухода поместье погрузилось в хаос и паранойю. Он держал меня за руку, когда я рассказывала ему о своих тренировках, битвах и заключенном договоре. Его лицо озарилось шоком и замешательством, когда я рассказал ему о Решай — в самых вольных выражениях — задавая вопросы, на которые даже я не знала, как ответить.
Я рассказала ему о Максе, хотя и упустила некоторые детали характера наших отношений. Мне почему-то до сих пор хотелось прижать эти моменты к груди, только для себя.
Но темы наших разговоров уходили далеко за рамки наших грустных историй, за что я всегда так любила Серела. Он находил радость и красоту во всем. Он мог рассказать мне о тяжелых потерях в кровавой битве, а в следующий момент загореться, когда рассказывал мне, как прекрасно было вернуться к своим друзьям. Однажды, много лет назад, он сказал мне, что его дедушка говорил, что каждое мгновение жизни — это монета с одной темной и одной светлой сторонами. Они падали на землю одной стороной вверх, а другая всегда лежала под ней, там, но скрытая. Серел всегда видел обе стороны медали, даже когда судьба не сулила ему ничего, кроме тьмы.