и Среднему Западу, передвигался на автобусах и поездах, дремал, прислонившись к окну, и просыпался от визга тормозов в пункте назначения. Это была старая Америка, где отели ещё были не сетевыми, а частными бизнесами: «Истланд» в Портленде, Мэн; «Мейфлауэр» в Акроне, Огайо; «Шарлотт» в Шарлотте, Северная Каролина; «Алькасар» в Кларксдейле, Миссисипи; «Лора Локк» в Додж-Сити, Канзас; «Плейнз» в Шайенне, Вайоминг… Фройхен не спешил, и у него была уйма времени на переписку с друзьями: он использовал канцелярские принадлежности, которые предоставлял отель, так что письма он писал качественными чернилами на плотной бумаге с элегантным тиснением. Эти письма рисуют картину той самой старой Америки, по которой путешествовал Фройхен. У него, иностранца, на всё был свежий взгляд, и он замечал вещи, к которым давно пригляделись местные жители: такими же получались и его заметки о культуре инуитов. Фройхен в этом смысле был частью определённой литературной традиции. Очень немногим американцам довелось увидеть в своей стране те вещи, которые заметили европейцы Алексис де Токвиль, Мишель Гийом Сен-Жан Кревкёр или Фрэнсис Троллоп. И точно так же немногим европейцам доступно посмотреть на свой континент глазами Марка Твена в «Простаках за границей». Гарольд Росс, основатель и редактор
The New Yorker, превозносил подобную перспективу чужака, указывая, что человек, когда находится в незнакомой обстановке, всегда остро замечает новое.
Больше всего Фройхену нравилось писать об американской политике. Маршрут его часто пересекался и с республиканцами, и с демократами, но ни той ни другой партии он толком не понимал. Фройхен был социал-демократ из Европы, так что принципы демократов ему были более симпатичны, но, на его взгляд, те совсем не умели выражать эти принципы словами. «Демократическая партия США – лучшая в мире, это действительно так, но мне иногда совсем не понятно, что там хотят сказать, – писал он Рокуэллу Кенту. – До сих пор не понимаю, почему здесь, в Штатах, всем не заправляют лейбористы. Ведь могли бы, если бы пожелал народ: но народу по-прежнему не хватает образования».
Республиканцев Фройхен понимал ещё меньше. В те времена партию контролировали элитные закулисные игроки, обладающие очень капиталистическим фасадом, и популярность партия набирала, провозглашая абстрактный идеал «свободы», не уточняя, что значит это слово. Всякий раз, как Фройхен обедал с республиканцами, он поражался, что многие из них серьёзно верили, что Франклин Рузвельт с его «Новым курсом» развалит страну. Некоторые даже предлагали в противовес амбициозному плану президента спасти американскую экономику с помощью коммунизма в советском варианте. Фройхену это казалось уж совсем нелепым: эффективность советского коммунизма он повидал воочию. Не нравилось ему и то, что многие священнослужители, которые должны были, следуя библейским принципам, защищать бедных, становились пешками в классовой войне и изменяли своему долгу стоять на стороне угнетённых против тех, кто их угнетает. Между тем Республиканская партия делала ставку как раз на тех людей, благосостояние которых пострадало от её политики. Фройхен как-то пришёл на церковную службу и там услышал, как пастор говорит о борьбе с профсоюзами: просит свою паству не поддерживать «этих дурных рабочих, которые нарушают мир, с таким трудом добытый нашими храбрыми солдатами». «Нарушают мир»? Фройхен в этих рабочих видел простых и достойных людей, которые борются за справедливые зарплаты. Он подозревал, что за республиканской риторикой стоят другие мотивы. «Думаю, что на самом деле весь этот шум – для того, чтобы не упали цены на мясо, биржа держалась – и что там ещё, – жаловался он Кенту. – Никто на самом деле не верит собственным словам. Ведь кому ещё выгодна война, если не капиталистам, которые на ней зарабатывают?»
Фройхен часто пытался поговорить обо всём этом со случайными встречными, надеясь, что они что-нибудь объяснят ему, но часто уходил разочарованным. Оказалось, что в Америке случайные встречные – это «невинные существа, которых держат в руках ребята с Уолл-стрит». «Они искренне верят, что они – патриоты, с этим их «АМЕРИКА ПРЕЖДЕ ВСЕГО!» – писал Фройхен. Когда же он пытался переубедить собеседника, то сталкивался с сопротивлением. В письмах Кенту он зачастую цинично предполагал, что лучше всего дождаться, пока «это поколение умрёт и следующее исправит положение».
Проезжая через техасский Корпус-Кристи, Фройхен услышал чудесные новости: война в Европе закончилась[37]. Наконец настало время отстраивать города и залечивать раны. Штаты ликовали – и под праздничный фейерверк вздыхали с облечением. Америку скоро ждёт небывалое процветание. Фройхену же было не только весело, но и грустно.
Брак с Магдалене наконец рассыпался. «Ей невозможно радоваться, а мне невозможно писать или просто сидеть спокойно: мы вечно действуем друг другу на нервы», – написал он Кенту ещё в марте 1945 года. У него было много претензий к жене, в том числе он сердился, что она растранжирила пособие, которое они получали в Стокгольме: «Не престало беженцам столько тратить!» – говорил он ей. Через месяц он написал ей и объявил, что разрывает их брак. «Я более не считаю себя женатым на тебе, и я не желаю больше иметь отношение к тебе и твоему поведению, – написал он ей. – Магдалене, я надеюсь, что мы на всю жизнь останемся добрыми друзьями – и подружимся даже крепче, чем прежде. Ты же знаешь, что я всегда хотел помогать тебе. Мы теперь стали совсем чужими людьми, и ошибка наша в том, что много лет назад мы не сблизились». Он пытался утешать Магдалене: «Быть моей женой непросто, я отлично это понимаю…» и всё же письмо решительно ставило точку в их отношениях.
Магдалене не хотела так резко разрывать брак, но письмо Петера поставило её перед фактом. В Корпус-Кристи он оказался, потому что ехал из Мексики: там он подал на развод. В США это было бы головной болью, а в Мексике было меньше бумажной волокиты. Фройхен читал в Техасе лекции, поэтому и решил просто пересечь границу и покончить с этим. Обратная дорога, без сомнения, выдалась печальной, и от тоски Фройхена отвлекли только радостные вести о победе. Закрылись две важные страницы в его биографии, и остаток лет обещал новые возможности и новые дороги. Фройхен, как всегда поступал в тревожную годину, с головой ушёл в работу.
47. «Грешным делом»
Фройхен по-прежнему читал лекции и путешествовал: тем легче он переживал невзгоды в частной жизни. Когда он не был занят работой, он читал – зачастую книги о местах, где остановился. Среди прочих ему очень понравилась книга «Чёрный мальчик» – тяжёлые мемуары Ричарда Райта о детстве и юности чернокожего на американском Юге 1920—1930-х годов, среди узеньких домов, зелёных полей и расовой ненависти. Пока