чем ее мягкий голос заполняет мои уши.
— Я не хотела. Я только хотела...
— Сбежать, — заканчиваю я за нее. — Это, блядь, невозможно.
— Мой отец придет за мной, — бормочет она, но это не звучит как угроза, скорее как информирование меня о фактах. — Он найдет меня и тебя, и когда он это сделает, все закончится плохо.
— Этого острова нет на карте, а все твои вещи я оставил в Штатах. Он не сможет найти тебя.
Воцаряется тишина, пока я продолжаю наносить крем на порезы, не глядя на нее.
Через мгновение до меня снова доносится ее нежный голос, элегантный, мелодичный и созданный для меня.
— Что ты собираешься делать со мной, Крейтон?
— Оставить тебя у себя.
— А потом?
— Потом не будет.
— Как долго ты собираешься держать меня у себя?
— Нет никаких ограничений по времени.
— Значит, мы будем жить на острове до конца наших дней?
— Если понадобится.
— Ты не можешь этого сделать, — ее голос становится паническим. — У нас обоих есть жизнь, семьи, друзья, будущее.
— Будущее, в котором ты будешь замужем за кем-то другим, ни хрена не будет существовать, Анника.
Я закрываю аптечку, собираясь встать и успокоиться, прежде чем действовать в соответствии с мрачными мыслями, дико мечущимися в моей голове.
Нежная ладонь опускается на мою грудь, поглаживая зажившую пулевую рану, трогая, трепеща, исследуя.
— Больно?
— Больно, — я хватаю ее руку и хлопаю ею по громыхающему рядом органу. — Прямо здесь, блядь.
— Мне так жаль. — Она опускается на колени лицом ко мне, и меня приветствуют слезы боли, которые катятся по ее щекам. — Я знаю, что ничто из того, что я скажу, не отменит того, что произошло, и никакие оправдания не оправдают этого, но я хочу, чтобы ты знал, что с тех пор я ненавидела себя каждый день. Я не могла нормально спать, есть или дышать и смогла выжить только после того, как узнала, что ты в безопасности. Мне очень, очень жаль, Крейтон.
— Извинений недостаточно, — я впиваюсь пальцами в тыльную сторону ее руки. — Ты должна заглаживать свою вину передо мной всю оставшуюся жизнь.
Она тяжело дышит, звук эхом отдается в воздухе.
— Если я это сделаю, ты оставишь свою обиду?
— Не беспокойся об этом.
Ее глаза сверкают раздражающим вызовом.
— Ты можешь вымещать на мне свою ярость сколько угодно, но я не позволю тебе использовать меня, чтобы уничтожить мою семью.
— У тебя нет выбора.
Она начинает вставать, но я толкаю ее спиной к матрасу.
И прежде чем она успевает пошевелиться, я распахиваю ящик тумбочки и достаю свои веревки и специальные игрушки, которые я приготовил специально для нее.
Глаза Анники расширяются, и она борется со мной, но это бесполезно.
— Я не сделала ничего такого, за что меня можно было бы наказать.
— Давай посчитаем, что ты сделала неправильно. Кроме того, что ты стреляла в меня, ты еще и ушла.
Я пристегнул ее руки к столбику кровати.
— Ты встала и исчезла, оставив меня умирать.
Ее борьба медленно угасает.
— Я не хотела. Папа заставил меня.
— Я устал от твоего отца.
Я перехожу к ее лодыжкам, привязывая их к изножью кровати. Она проверяет веревки, но знает, что лучше не тянуть за них, так как они только затянутся.
— Так вот почему ты так злишься? Потому что я ушла? Мне не разрешали навещать тебя, но я хотела, Крейтон. Если бы это зависело от меня, я бы никогда не оставила тебя. Даже если бы меня за это посадили.
— И поэтому ты вернулась в Штаты, готовая выйти замуж за первого сукина сына, которого выберет для тебя твой отец?
Я стою у подножия кровати и тереблю игрушку, затем включаю ее.
— Он тот самый ублюдок, которому ты всегда улыбалась и называла святыней?
— Что? Нет... — ее слова заканчиваются стоном, когда я ввожу игрушку глубоко в ее киску и нажимаю вибратором на ее клитор.
Пояс ее халата расстегивается под моими руками. Она выгибается дугой, и веревки тянут ее обратно вниз. Из-под ткани выглядывает розовая грудь , сосок морщится и напрягается в ожидании внимания.
Но этого зрелища недостаточно.
Ничего не достаточно, когда дело касается этой девушки.
Меня мучает потребность поставить свое клеймо на ее коже и под ней, чтобы она не могла дышать, не чувствуя меня.
Чтобы она не могла дышать без меня.
Невозможно существовать, если меня нет рядом.
Я хочу, чтобы она почувствовала ту гребаную боль, которую почувствовал я, когда проснулся и узнал, что она ушла.
Я извлекаю пробку, и ее глаза расширяются, пока она борется с веревками.
Мои движения методичны, пока я смазываю ее соками, вытекающими из ее киски.
Все мои силы уходят на то, чтобы не заменить игрушку своим ноющим членом. Но это произойдет.
Со временем.
— Держу пари, твоя попка соскучилась по шлепкам, little purple.
Стон — это все, что я получаю в ответ, когда погружаю пробку в ее заднее отверстие.
Звук переходит в хныканье, когда я толкаю его внутрь, все дальше и дальше, просто чтобы поиздеваться над ней.
Когда она задыхается, ее кожа становится розовой, готовясь к оргазму, я отпускаю игрушку.
— Не кончай.
Я скрепляю свой приказ шлепком по заднице и иду к шкафу.
Анника извивается, пытаясь и не пытаясь создать большее трение из-за своего положения, но ее взгляд следует за мной.
Мои пальцы раздвигаются вокруг кожаного ремня, и я медленно покачиваю его в кулаке, пока иду обратно к кровати. Борьба Анники прекращается, ее губы расходятся в стороны, а кожа покрывается красным румянцем.
— Ты думаешь, что сможешь так легко жить дальше? Думаешь, я тебе позволю? — я обнажаю ее пышные сиськи и опускаю ремень на твердые кончики.
Она бьется в конвульсиях, выгибаясь дугой, пока ее не удерживают веревки.
— Кр..., — ее выразительные глаза встречаются с моими, умоляя, прося, умоляя, — Не надо... Крей...
— Не называй меня так.
Две плети подряд обрушиваются на ее грудь и киску, заставляя ее вскрикнуть и застонать.
— Ты потеряла право называть меня так.
Слезы текут по ее щекам, даже когда ее отверстия открываются и закрываются, растягиваются и умоляют игрушки. Я увеличиваю интенсивность, наслаждаясь видом ее соков на матрасе. Я собираюсь