был труден путь, он давался легко, словно прямо под горку, где внизу ожидала их встреча с Воржей. Иного исхода Драго не представлял. Суд неизбежен. Цыганский суд!.. Он зарежет того, за кого вышла Воржа, кто бы он ни был! Ведь он похитил невинную кровь, принадлежащую Драго, и этот позор Драго мог искупить только кровью обидчика. Никак иначе! Эта мысль была в нем настолько сильна, что он даже просыпался лишний раз по ночам, чтоб ее подумать.
Доброе утро! Дул ветерок. Листва рябила в лучах рассвета. Продрогшая рябина искрилась от росы и, настоянная заморозком, казалась вкусной. Лошади готовы? Лошади готовы. Бахтало дром![109] Едешь да едешь. Вся жизнь – с тобою! Нигде не запуталась. Любит тебя – горячо и больно! Это закон: все больное умирает, все здоровое растет; и чего в нас больше, то пересилит.
Ай-нанэ-нанэ! Драго гнал-погонял. Антощ гнал-погонял. Осень воцарилась – как молитва в устах усталого, красная, словно ответ за грех. Ночью скалился холод, помутнели ручьи, реже хлопали ставни, а гаже-старики не слезали с печек.
– До весны-то доедем? – спросил Выдра у Драго.
– Что нам весна?
– Это по-цыгански!
Природа очищалась у них на глазах и перед привычной сезонной смертью спокойно сбрасывала с себя все лишнее.
Третьего октября цыгане переправились через Луцень. Сто раз они слышали про нее из песен – разбойных, купеческих и бурлацких. Могучая река, спокойная, как поле, кормила столько народу, сколько к ней приходило, и питала столько же человеческих судеб, сколько и губила, но, несмотря на это, все равно оставалась в народном складе «матушкой-кормилицей». Антощ и Драго ехали вдоль берега более часа, так и не зная, что это Луцень. Они ее встретили около истока – река была узкой, с крутыми сходами. Она обводила опушку леса, словно полагая ему границу.
При первой же оказии – как только стало возможным напоить рысаков, не выпрягая, – Антощ подвел лошадей к воде. День расслабился в вечер. Тишина была глубокой, точно во сне. Ровное течение вяло играло безвольными прядками склизких водорослей. Сухие деревья тянули колючие узловатые руки сразу во все стороны. Драго задумался – сколько же времени прошло с тех пор, как покинул он табор Воржи? Три месяца? Четыре? А такое чувство, что прошло лет десять… События прижимались друг к другу настолько плотно, что от этого можно было сойти с ума, только некогда, да и незачем.
«Они заплатят! – обещал себе Драго, охваченный огнем жестоких предвкушений. – Воржа и он!» Хотя с какой стати? Они не виноваты. Но и он не виноват! Так выходит. И пусть это будет похоже на месть, – прекрасное слово!
– Э-эй, залетные!..
Снова в дорогу, и в этой дороге всего хватало, и все там было: проползающие мимо леса, поселки, течение рек, хороводы дорог, овраги, мельницы, теплые дни и студеные ночи, темные воды, светлые воды, ласка и жуть, сдвоенный выстрел на утренней заре, охотничья свора, поднявшая лису, – она перекатилась через кислый большак в ста шагах от «Голубки», поляны и вырубки, буреломы, наплывы опят на трухлявых пнях, стойбища поганок, серебристый сохатый с рогами, похожими на гигантский куст, погосты, обреченные листопаду, белые колонны помещичьих усадеб, прокоптившиеся избы, косцы и пшеница, пастух-матерщинник, его собака, бурая рябина, почерневшая пижма, бычий череп, насаженный на кол, промятые колеи, ночные птицы, лунные тропинки, речной камыш, железная дорога, коровы за насыпью, пугливые козы и все-все-все, большое и малое, выдох и вдох, простая и сказочная их череда. На черных колесах, с черным пулеметом – ехали цыгане под серым небом, пока не опали с деревьев листья. От осени остался один скелет.
– Скоро жди белых мух, – произнес Выдра.
– Да, недолго осталось, – ответил Драго, менее всего имея в виду ожидаемый снегопад.
А потом наступил тот день. Он всегда наступает – рано или поздно – день, который значит больше других, как Родина или семья. Самый главный твой день. Это день вдохновения, но такого, что костей не соберешь, ты это знаешь, но тебе не страшно, потому что уверен: сегодня ничто не в силах помешать тебе, и все зависит только от того, сколько ты стоишь. От твоей реальной цены.
Накануне ночью Драго спал как убитый. Ему все было ясно: «Воржа – моя! Или ничья! Пусть весь мир будет против, а я сделаю, как надо. Добром – добром, силой – так силой, золотом – золотом!»
Запас дукатов, взятых у Вдовы, почти исчерпался, но у Драго остались отменный экипаж, четверка рысаков, пулемет и Выдра, который, бросив пить, стал опаснее оборотня.
Близко к табору они подъезжать не стали. Драго хотел переговорить с Воржей один на один, что представлялось весьма затруднительным, так как цыганки везде ходят гурьбой – с детьми и подружками, тут и минутки не улучишь, но кто уповает, тот уповает. Хотя час был и поздний, Драго отправился на пробную вылазку: вдруг повезет? Что ему повезло, он понял, когда столкнулся нос к носу с двумя цыганятами – они беззаботно шатались по лесу.
В первую секунду, встретив незнакомца, мальчишки, естественно, хотели бежать, но Драго окликнул их по-цыгански, и, признав своего, они тотчас изменили свои намерения.
– Здорово, морэ! – бойко выкрикнул один, но Драго в ответ приставил палец к губам и спросил негромко:
– Вы из Кирилешти?
– Ага-ага. Я Хулупи, сын Ласло!
– А я Греко, сын Дятла.
– А меня вы помните?
– Нет! Не помним!
– Как же это так! Я в ваш табор ездил, как домой!
– А мы не помним! – повторил Хулупи.
– Ну так Граф помнит! Как он поживает?
– Все хорошо у него, спасибо.
– Все ли в семье у него здоровы?
– Здоровы, здоровы!
Драго слушал и думал: они ее видели прямо сегодня! И он ее видел сейчас через них!
– А Ишван-кузнец?
– Он дочь замуж выдал!
– За кого?
– За Ристо.
Ольховник вокруг стоял давно облетевший, а Драго, услышав имя, испытал внутри ту же пустоту, и промозглую бездомность, и запустенье, и вой собаки, потерявшейся в лесу – далеко от дома, уставшей искать, обреченной на дикость.
– Почему не знаю?! Кто он такой?
– Риченгиро. Циркач. Их табор теперь ходит вместе с нашим, – пояснил Греко.
– А чего тебе надо? – спросил Хулупи.
– Хочу им сделать неожиданный подарок! – с этими словами Драго достал два золотых, и у мальчишек заблестели глаза.
– Как тебя звать?
– Хулупи, сын Ласло.
– Я тебе скажу, ты меня не выдай! Найдешь сейчас Воржу и передашь, что вернулся Драго. Она поймет. Пускай не боится. Это судьба. Я буду ждать ее завтра тут же, когда стемнеет. Ты запомнил, да? Или не запомнил?
Мальчишка кивнул.
– Держите, – цыган протянул им дукаты, и монетки