Несколько человек верхами и куча народа пешим порядком выдвигались в сторону аэроплана. Позади всех на ослике наяривал белобородый старикан, рядом семенил оборванец. В прицел видно — большая часть делегации голимое пацанье. Все говорило за то, что пора делать ноги. Но не по-английски. Покидать столь гостеприимных хозяев было рано.
Перекрестье прицела привычно совместилось с настырным любителем чужих парашютов. Чпок — выстрел прозвучал на манер треснувшей ветки. Чпок — второй завалился, не успев даже оглянуться. А говорят, горцы такой чуткий народ. Чурки они. Безглазые.
К самолету идти поздно — от любителей чужой авиатехники там скоро будет не протолкнуться. Надо было сразу идти к аэроплану, но теперь поздно. И не факт, что это ошибка — интуиции надо доверять.
Отщелкнув ранец от парашюта, Михаил порысил в сторону оставленных басмачами коней, но не прямо. Сначала он пересек тропу и к привязанным животным вышел сверху. И опять Михаил оказался прав — там дремал третий «зенитчик». Дремал не долго. Тратить на такого дефицитный боеприпас непростительная роскошь, зато нож легко вытирается о халат.
Оттащив с дороги труп и отцепив от арчи уздечки, Михаил попытался сесть на самую смирную лошадку, но тут же оставил эту затею — почуяв кровь, животное нервничало. Изображая побег в сторону озера Урмия, пришлось вести за собой весь «табун».
Пробежав с версту, или, как говорил Командир, с километр, Самотаев от души прошелся плетью по двум ни в чем не повинным конским задам. Пусть местные думают — белый сагиб не справился и бросил двух коняшек. «Свою» лошадку Михаил повел за собой в сторону Азаршахра. Естественно, затерев следы, и обмотав морду животного куском халата. Чтобы не ржала. Почему в сторону селения? А потому, что там его будут искать в последнюю очередь. Что-что, а продумывать замыслы противника, Самотаев научился очень даже качественно, и учителя у него были достойные. За все годы он лишь однажды попал в засаду, после которой носил на правом плече отметину.
* * *
«Тихо в лесу, только не спит барсук, носом барсук зацепился за сук, вот и не спит барсук». Эти матерные стишки под мелодию вальса «Амурские волны» однажды напел Зверев. С тех пор, стоило Самотаеву залечь перед ночной атакой, как в памяти всплывали барсуки с оленями и прочей живностью.
Михаил бросил взгляд на светящийся циферблат командирских часов. До восхода луны еще час.
Днем, спустившись ближе к селению и привязав несчастное животное, Михаил пошел на разведку. Чтобы не тревожить псов, близко не подходил, а со склона в бинокль селение, как на ладони.
Кишлак как кишлак, в том смысле, что за дувалом одна улица с редкими ответвлениями. Вдоль «проспекта» глинобитные хибары и юрты. Значит, это полукочевое племя. Шляться ночью по такой «деревушке», ему категорически не хотелось. Одно радовало — все заинтересованные, т. е. мало-мальски способные ходить, усвистали к его аэроплану. Это позволило вдосталь напоить в арыке лошадку, благо, что тот протекал выше селения.
Самолет местные любители авиации приволокли спустя четыре часа. А вот дальше случился затык — уцелевшее крыло не позволяло протащить машину дальше первых двух домов, а отломать его было то ли лень, то ли жаба душила.
Судя по жестикуляции, спор состоятельных и религиозно настроенных жителей шел по вопросу: «Можно ли эту богомерзкую летающую табуретку заносить в кишлак, или ее надо предать огню не оскверняя и пяди родной земли». Так ли стоял вопрос или несколько иначе, Михаил, конечно, не знал, но мулла с толстяком в дорогом халате ругались отчаянно. При этом, то один, то другой призывали на помощь юродивого и белобородого Ходжу Насреддина с осликом, т. е. к ослику обращался только старикан.
Не ошибся Михаил и со вторым пунктом повестки великого хурала: «Куда, черт возьми, подевался шайтан, так ловко выскочивший из летающего гада? И почему все еще нет троих обормотов, направленных к падающим с неба подаркам»?
Не прошло и трех часов, как из ворот селения неспешно отправилась «поисковая экспедиция». О восточной неторопливости Самотаев был в курсе, но только теперь осознал ее масштабы. На пятерых было два старинных ружья и «зенитное орудие» на заводном коне. Древний карамультук по виду имел не меньше двух метров длины. Местных понять было можно — коль скоро летающего дракона сбили из этого инструмента, то и сидящего в нем шайтана, скорее всего, можно поразить только из этого ружьеца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В целом с оружием у местных было не густо. У прикопанных им «зенитчиков», было одно ружье. У «поисковиков» три допотопных огнестрела считая карамультук. Что это, как не свидетельство нищеты?
После отъезда «экспедиции», притихший было спор между светской и религиозной властью вспыхнул с новой силой. В какой-то момент у служителя культа терпение лопнуло и, махнув рукой, он ушел с поля боя. Миха было подумал, что его партия проиграла и самолет уволокут на центральную площадь, но в этот момент крик муэдзина призвал всех верующих к вечерней молитве. Вот что значит восточная хитрость!
Проще всего было бы взять в заложники семью местного бедняка, посулив ему пяток золотых червонцев. От такой суммы самолет сгорит сам, без всякого вмешательства. Кто-то скажет, мол, бесчеловечно, но это как посмотреть. Налюбовавшись на никарагуанских либералов, Михаил признал справедливость Зверевского выражения: «Самый хороший либерал — мертвый либерал». У тех, дорвавшихся до власти сторонников либеральных ценностей, руки не то что по локоть в крови, они в ней купались. Так что, в его случае никакой жестокости нет — ты побуждаешь аборигена сделать доброе дело, за что очень неплохо платишь. Ну, а если клиент окажется идейным, то пусть не обижается. Впрочем, идейных бедняков Михаил не встречал.
Увы, брать заложников было глупо — его знание фарси ограничивались двумя выражениями: «салям алейкум», и «ин чанде», что значило: здравствуйте и сколько это стоит? Пришлось обходиться своими силами.
На самом деле задача предстояла тривиальная. Проникнуть на окраину селения курдов-полукочевников. Снять с самолета рацию и, запалив остатки бензина, устроить аэроплану аутодафе. К такому выводу должны были прийти аборигены.
Когда луна вышла из-за хребта, темная тень бесшумно скользнула к воротам кишлака. Только наивный считает, что такие селения ночами охраняют бдительные часовые. Ничего подобного. Эту заботу взваливают на свои лохматые плечи собачки, мать их собачью маму за ногу.
Поста не было даже у самолета, в этом Миха убедился с вечера, зато собачий гвалт поднялся, едва он перескочил через ворота. Пять секунд, и Самотаев у аэроплана. Столько же, чтобы вырвать секретный блок рации и, ткнув ножом в бензобак, бросить в остро пахнущую жидкость фосфорную спичку. Треска выдираемого железа за лаем собак никто не услышал, а пламя всполошило местных, когда Самотаев уже был за воротами.
Уместно задать вопрос: «Почему правоверные сразу не отреагировали на собачий лай»? Ответ был прост — еще с вечера Михаил три раза спровоцировал собачий концерт. Расчет на «привыкание» оказался верен — на отходе никого мочить не пришлось. И опять вопрос — чем, кроме происков шайтана, можно было объяснить возгорание богопротивной леталки? Вот именно, что ничем. Был, конечно, вариант, что в этом замешан мулла, но против духовной власти никто даже не пикнет. Азия-с.
Бег в физическую подготовку бойцов ЧВК входил одной из основных дисциплин, поэтому две версты Самотаев с рацией на плече пролетел за 10 минут. Здесь для блока был заготовлен схрон. Не таскать же за собой железо. Рядом выщипывала по травинке верная Машка — так Михаил нарек «свою» кобылку. Отсюда до Сордари, где, как он знал, стоял русский гарнизон, сорок верст. До Тебриза пятьдесят.
Не особо напрягаясь, до Сордари можно добраться за пять часов, т. е. к утру быть у своих. Но это, если нет препятствий в виде злых последователей Мухаммеда, а таковых в этой долине как блох у персидского кобеля. Вскочив на лошадку, Самотаев неспешно направился на восток.