Читать интересную книгу Смерть как непроверенный слух - Эмир Кустурица

- Пиздуй отсюда, сучка.

И я почувствовал на себе его слюну. Прямо как когда меня укусила овчарка, выбежавшая из Военной больницы.

Невероятное это убийство не помешало нам уже на следующий день бежать по Краинской и кричать Алие:

- Алия Папучар Самке постирал штаны!

Угроза попадания в лапы Алие вызывала у нас страх, но какой-то невидимый магнетизм с той же силой притягивал нас к этой опасности. Будто мы и сами готовы были попасть к нему в лапы и закончить как кошка Аида.

В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году зима пришла в Сараево со снегом в полтора метра глубиной. Были каникулы и Паша хвастался всем четверкой по математике. Как ни трудно было в это поверить, но действительно, в дневнике его было написано: Хаджиосманович Фахрудин, математика - четыре. Рассказал он, как удалось ему подловить математика. Тот как-то отправился к Самке, а Паша именно в тот день торчал у дырки в заборе. Когда он увидел, как учитель Кураица заходит во двор, то поначалу не поверил своим глазам, потому что у того были жена и трое детей. Через ограду Паша увидел обычный самкин спектакль. Когда дело было сделано, подождал он Кураицу на выходе:

- Ясно тебе теперь, что у меня по математике четверка?

Кураица утвердительно кивнул головой. Паша шел за ним следом и говорил:

- Если обманешь, у меня еще два совершеннолетних свидетеля есть, пиздец тебе тогда, понял?

- Понимаю, - сказал Кураица.

Эта пашина идея совсем не понравилась Самке.

- Ты, педрила хренов, а ну отцепился от моих мужиков, не то выебу тебе матерь! - визжала она и пыталась ударить его попавшимся ей под руку ржавым обрезком трубы.

Через полгода этот Кураица перестал преподавать математику в школе «Хасан Кикич». Перевели его в школу «Миленко Цвиткович», на соседнем холме.

Невидимую черту между пригородом и городом перешел я ради фильма «Птицы» Альфреда Хичкока. Фильм вовсе не был таким уж страшным. Время от времени в зале слышны были вопросы:

- Ну че, обосрался со страху, брателла?

А с другой стороны звучал ответ:

- Сам ты обосрался бабке своей под окно!

Нарушения общественного порядка в зале кинотеатра «Рабочий» пресечены были директором Бимбо Штрцалькой. Включен был свет и кино остановлено, чтобы работники «Рабочего» могли отработанным манером похватать нарушителей и предать их в руки полиции. Для начала Бимбо брызнул Шилье в лицо спреем от насекомых, а потом его и еще троих «индейцев» вывели вон. Публика свистела, но когда появились милиционеры, все сразу заткнулись. Потом свет погас и публика зааплодировала. Как только фильм запустили опять, с задних рядов кто-то громко пустил ветры. С передних рядов Ибро Зулич высказался по этому поводу:

- Чтоб тебе такая музыка на похоронах сыграла.

То, с чем не справились Бимбо Штрцалька и милиция, сделал фильм. Тишина овладела залом, когда женщина в фильме остановилась перед школой на краю американского города. Она шла и взгляд ее застыл на школьной балюстраде. Увидела она сначала одну, потом нескольких птиц. Птицы поднимались все выше, а когда они стали пикировать на школу, настала полная тишина. Перепуганные ученики выбегали из школы, а птицы гнали их по улице. Пашин средний брат Харо вытащил из ветровки три голубя, бросил их в публику и завопил по-тарзаньи. И пока публика под грохот деревянных сидений с визгом разбегалась по домам, Паша орал:

- Ну че, пидоры, жамкнуло очко-то?

Зима была очень сурова, и мама сказала мне:

- Вот это, сынок, называется холодная зима!

Работники кино заказали для синематеки дополнительную тонну угля. Паша не хотел больше заниматься грязной работой, Ньего стоял на шухере у наперсточников на Марьином дворе. Благодаря той тонне угля, в рекордный срок перекиданной в подвал синематеки, Алия Папучар впервые познал любовь к мировому кино. Смотрел он фильм с Клодетт Колбер и Кларком Гейблом в главных ролях. Фильм назывался «Однажды ночью», и любовь между Клодетт и Кларком согрела ему сердце. Очевидцы рассказывали, что и на его лице появилась улыбка. Грела ему душу любовь, осуществленная вопреки всем препятствиям. Больше всего нравилось ему, когда Кларк Гейбл улыбается и целует Клодетт. Она не отстранялась от него, и он вспомнил, что свою жену Самку он поцеловал всего два раза. Один раз на свадьбе, и второй раз, когда умерла ее мать Сеида. Вышел он из кино и все у него в голове перемешалось. Знал он, что должен теперь отпустить усы. Тонкие и подбритые, от носа ко рту. Больше всего думал он о том, как улыбался Кларк Гейбл.

Смотрели мы на него, как с улыбкой поднимается по обледенелой улице. Паша сказал:

- Прямо павиан, которого угостили орешками в Пионерской долине[11].

В Югославской синематеке он был еще два раза; дали ему за ту добавочную тонну угля билеты. В первый раз он посмотрел Кларка Гейбла с Клодетт, а потом, в другом фильме, увидел как Кларк Гейбл целовал другую актрису. Не смог он смириться с тем, что Кларк Гейбл изменил Клодетт и решил больше в кино не ходить.

Той зимой великие события не переставали тревожить великое сердце Алии и невеликий его мозг. Сначала Самка сбежала с коммивояжером из Загреба Михайлом Джорджевичем. Эта беда и суровая зима заставили Алию пить больше обычного. Единственным, что согревало ему сердце, кроме виноградной пятидесятиградусной ракии, были мысли о Кларке Гейбле, усики которого напоминали о счастливом окончании фильма «Однажды ночью». Он думал о несчастье, преследующем его по жизни от рождения, и спрашивал себя, ну почему бог не дал ему богатого и умного тестя, как в том славном американском фильме. Там богатый отец собственную дочку подговорил сбежать со свадьбы и выйти за правильного человека. В его же собственной жизни жена сбежала, ни сказав ничего. На разных концах Нормальной станции мы с Ньего и Пашей стояли на шухере для наперсточников Томислава из Ковачича и Деды с чаршии[12]. Пассажиры шарахались от Алии Папучара. Теперь не переставал он улыбаться, точно так же как раньше не переставал хмуриться. Крепко воняло от него перегаром виноградной пятидесятиградусной ракии.

Когда вечером он возвращался на Краинскую улицу, мы кричали:

- Кларк Гейбл постирал Клодетт штаны!

И он отвечал:

- Солнце меня греет, дождь на меня льет, ветер бьет и ничто меня не берет!

Шлялись мы следом за ним и вопили:

- Алия Папучар Самке постирал штаны! - а он обернулся и сказал:

- Пиздуйте отсюда, Кларк Гейбл вам говорит, сучата!

Той ночью шел снег. Потом полил дождь, и наконец засияло солнце. Обманчивое мартовское солнце вскоре пропало за большим облаком, возвратившем зиму.

Новые фильмы легкого содержания появились в кинотеатре «Рабочий», так же, как и новые горести в жизни Алии Папучара. В пятницу в 23 заявились пацаны с Ковача, Марьина Двора и Хрида. После фильма «Убей всех и вернись сам» подрались Паша и Кенан с Кошевской горки. Драка вышла ни туда ни сюда, но мы конечно утверждали, что Паша сделал Кенана.

Алия Папучар все лето провел в Центральной тюрьме, из-за телесных повреждений, нанесенных им гвардии прапорщику в отставке. Все это произошло в буфете «Требевич», где осужденный и пострадавший пили пятидесятиградусную виноградную ракию. Все было хорошо до тех пор, пока прапорщик не заподозрил, не насмехается ли над ним Алия, чего он, как человек военный, снести права не имел. Прапорщик сначала сказал, что не любит, когда ему всякие пидоры лыбятся в лицо. И еще обидел он Алию, сказав, что тот напоминает павиана, который усмехается, когда его кормят орешками.

Алия отбыл положенное наказание, после чего брат Мрвица отвез его к себе в Високо. Этот Мрвица известен был тем, что однажды выпал из вертолета и остался жив. Будто бы Мрвица отвез своего брата в Високо, чтобы поправить ему здоровье. Здоровье там Алия поправил, но скоро запил по новой. Позже он вернулся в Сараево, но выглядел уже так нехорошо, что мы только молча смотрели как он, зигзагами, взбирается вверх по Краинской улице. Сараевские кинотеатры тогда не показывали фильмов с Кларком Гейблом. С Ритой Хейворт тем более. С Кларком Гейблом и Клодетт уже никогда. От Самки вестей не было.

Возвращались мы из кинотеатра «Рабочий», где показывали фильм «Бесконечный день». Фильм продолжался три с половиной часа и все обсуждали, самый ли это длинный в истории кино фильм или нет. Шли мы Горушей мимо кинотеатра «Ущелье». Я немного отстал, потому что решил измерить эту улицу, которая поднималась до самой Черной горы. Триста тридцать шесть шагов отмерил я от начала улицы до адвентистской церкви. Свет скупо освещал бетонные ступени. На этих ступенях лежал какой-то человек, чье лицо было скрыто в потемках. Он лежал неподвижно, а я испугался и побежал звать Пашу. Тот вернулся, приложил ухо к его груди, и сказал: