Ведущую тему драматургии Набокова можно определить как испытание художника смертью. В ранних пьесах герой Набокова также оказывается перед лицом смерти, но это еще не герой-художник «Трагедии». В последнем русском романе Набокова писатель Федор Годунов-Чердынцев, потерявший отца, тщится преобразить серый мир мещанского Берлина в яркое полотно. Художник Синеусов из неоконченного романа «Solus Rex» погружен в состояние напряженного осмысления смерти жены и пытается силой своего дара приблизиться к ней в сумрачной реальности второго порядка. Живописец Трощейкин, напротив, со смертью сына постепенно вырождается в «провинциального портретиста», а Вальс забывает собственные стихи. Эта необыкновенно стойкая у Набокова тема дается полностью, со всеми обертонами уже в «Трагедии господина Морна», где Тременс — персонифицированная огневица, сжигающая столицу-сказку Морна, как ворох исписанных листов, — не кто иной, как тихий, не лишенный таланта пейзажист, потерявший жену и стремящийся во что бы то ни стало забыть ее и свое искусство, таинственным образом с нею связанное. Трощейкин и Вальс, эти «траурные трусы», как художники бесплодны: задумав интересное полотно, Трощейкин тут же отказывается от своего замысла, и когда этот замысел все же начинает проступать сквозь разыгранный его страхом фарс, он говорит: «Скверная картина…». «Трусы мечты не создают», — замечает господин Морн перед тем, как вернуться к своей сказке про короля. Из сохранившихся фрагментов финала «Трагедии» становится ясно, что Морн открывает в искусстве единственный путь спасения, и под занавес он вновь становится тем «высоким чародеем», каким был в начале. В уже приводившемся пражском письме, написанном за два дня до окончания «Трагедии господина Морна», Набоков признается: «Я все тверже убеждаюсь в том, что the only thing that matters[2] в жизни есть искусство».
А. Бабиков
Владимир Набоков
ПЬЕСЫ
СКИТАЛЬЦЫ (THE WANDERERS)
Vivian Calmbrood
1798 г. Лондон
Трагедия в четырех действиях
Перевод с английского Влад. Сирина
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Трактир «Пурпурного Пса». Колвил — хозяин — и Стречер — немолодой купец — сидят и пьют.
Стретчер.
Я проскочил, он выстрелил… Огоньвдогонку мне из дула звучно плюнули эхо рассмешил и шляпу сдунул;нагнулся я, — и вынес добрый конь…Вина, вина испуг мой томный просит…Я чувствую, — разбойник мой сейчассвой пистолет дымящийся поноситсловами окровавленными!
Колвил.
Спастебя господь! Стрелок он беспромашный,а вот поди ж, — чуть дрогнула рука.
Стретчер.
Мне кажется, — злодей был пьян слегка:когда он встал, лохматый, бледный, страшный,мне, ездоку, дорогу преградив, —поверишь ли, — как бражник он качался!
Колвил.
Да, страшен он, безбожен, нерадив…Ох, Стречер, друг, я тоже с ним встречался!Сам посуди, случилось это так:я возвращался с ярмарки и лесомпоехал я, — сопутствуемый бесомневидимым. Доверчивый простак,я песенку мурлыкал. Под узорнойлиствой дубов луна лежала чернойи серебристой шашечницей. Вдругон выскочил из лиственного мракаи — на меня!
Стретчер.
Ой, грех, — мой бедный друг!
Колвил.
Не грех, а срам! Как битая собака,я стал юлить (я, — видишь ли, — кошельчервонцев вез) и выюлил пощаду…«Кабатчик, шут, — воскликнул он, — порадуйпобасенкой, — веселою, как хмель,бесстыдною, как тысяча и десятьнагих блудниц, да сочною, как гусьрождественский! Потешь меня, не трусь,ведь все равно потом тебя повеситьпридется мне». Но худо я шутил…«Слезай с коня», — мучитель мой промолвил.Я плакать стал; сказал, что я, — Джон Колвил, —пес, раб его; над страхом распустилатласный парус лести; побожился,что в жизни я не видел жирных дней;упомянул о Сильвии моейбеспомощной, — и вдруг злодей смягчился:«Я, — говорит, — прощу тебя, прощуза имя сладкозвучное, которымты назвал дочь: но, помни, — с договором!Лишь верю я вот этому пращуносатому, с комком сопли свинцовойв ноздре стальной, — всегда чихнуть готовойи тьму прожечь мокротой роковой…Но так и быть: поверю и Горгоне,уродливо застывшей предо мной.Вот договор: в час бури иль погонипускай найду в твоем трактире „ПсаПурпурного“ приют ненарушимый,бесплатный кров; я часто крался мимо,хохочущие слышал голоса,завидовал… Ну что же, ты согласен?»Он отдал мне червонцы, и бесстрастенбыл вид его. Но странно: теплотуи жажду теплоты — я, пес трусливый,почуял в нем, как чуешь в день тоскливыйстон журавлей, в туманах на летурыдающих… С тех пор раз восемь в месяцприходит он спокойно в мой кабак,как лошадь, пьет, грозит меня повеситьиль Сильвию, шутя, вгоняет в мак.
Входит Сильвия.
Вот и она. Ты побеседуй, Стречер,а у меня есть дело…
(Уходит в боковую дверь.)
Стретчер.
Добрый вечер,медлительная Сильвия; я рад,что здесь, опять, склоняюсь неумелоперед тобой; что ты похорошела;что темные глаза твои горят,лучистого исполнены привета,прекрасные, как солнечная ночь, —когда б господь дозволил чудо это…
Сильвия.
Смеетесь вы…
Стретчер.
Смеяться я не прочь;но, Сильвия, смеяться я не смеюперед святыней тихой чистоты…
Сильвия.
Мы с мая вас не видели…
Стретчер.
И тыскучала?
Сильвия.
Нет. Скучать я не умею:все божьи дни — души моей друзья,и нынешний — один из них…
Стретчер.
Мне мало…Ах, Сильвия, ты все ли понимала,когда вот здесь тебе молился яи вел с тобой глубокую беседуи объяснял, что на лето уеду,чтоб ты могла обдумать в тишинемои слова. Печально, при луне,уехал я. С тех пор тружусь, готовлюгрядущее. В июне я торговлюоткрыл в недальнем Гровсей. Я теперьуж не бедняк… О, Сильвия, поверь,куплю тебе и кольца, и запястья,и гребешки… Уже в мешках моихнемало тех яичек золотых,в которых спят — до срока — птицы счастья…
Сильвия.
Вы знаете, один мне человекНа днях сказал: нет счастия на свете;им грезят только старики да дети;нет счастия, а есть безумный бегслепого, огневого исполина,и есть дешевый розовый покой{104}двух карликов из воска. Серединаотсутствует…
Стретчер.
Да, сказано… Какойдурак изрек загадку эту?
Сильвия.
Вовсеон не дурак!
Стретчер.
А! Знаю я его!Не царствует ли это божествов глухих лесах от Глумиглэн до Гровсейи по дороге в Старфилд?
Сильвия.
Может быть…
Стретчер.
Так этот волк, так этот вор кровавыйтебе, тебе приятен? Боже правый!Отец твой — трус: он должен был убить,убить его, ты слышишь? Что ж, прекрасноустроился молодчик: пьет и жретда невзначай красотку подщипнет..У, гадина!..
Сильвия.
Он — человек несчастный…
Незаметно возвращается Колвил.