В соответствии с приказанием, я занялся приготовлениями. Поздно вечером мы отправились в путь. Незадолго до полуночи мы оказались в деревне южнее города Шалон (Chlons) на Марне (Marne). Неожиданно мы заметили, что по улицам бегают возбужденные люди и в свете фар было видно, что они ополоумели от ужаса. Я остановил машину и, когда пожилой мужчина подбежал ко мне, поинтересовался, что происходит.
"Впереди боши!" - ответил он, указывая рукой в темноту. "Пожалуйста, мсье, включите фары".
Я зажег огни и на мгновение замер, наблюдая за несчастными, метавшимися в поисках укрытия. Старые женщины, со спинами, согбенными годами и тяжким трудом, беспорядочно носились по улице. Маленькие дети вцепились в их юбки. Они не знали куда бежать, и многие люди метались туда и обратно навстречу друг другу. Их единственным желанием было выскочить из постелей, где, как им казалось, их настигнут бомбы немецких аэропланов. По правде говоря, им следовало оставаться там, как в самом безопасном месте.
Мы проехали деревню и выбрались на возвышенность, откуда можно было наблюдать, как в нескольких милях впереди над Шалоном рвутся зенитные снаряды. Множество прожекторов обшаривало небо жёлтыми пальцами, пытаясь нащупать тропу, по которой двигались вражеские аэропланы. Почти час мы простояли на холме, наблюдая за зрелищем с тем пристальным вниманием, с каким смотрят оперу. Внезапно огни погасли, а звуки разрывов стихли. С сожалением мы взобрались обратно в машину и продолжили наше путешествие. Шоу завершилось!
Той ночью нам потребовался час, чтобы разбудить хозяйку лучшей гостиницы в Шалоне. Когда мы наконец нашли ночной звонок и давили в него указательным пальцем, пока едва не разрядили электрическую батарею, появилась добрая женщина в неглиже и предложила нам войти. Она принесла самые искренние извинения, когда обнаружила, что мы вовсе не немцы, а американцы - её милые американцы, как она нас назвала. Вскоре нас уложили в лучшие постели и укрыли горой стеганых пуховых одеял, возвышавшейся чуть ли не до потолка низенькой комнаты.
Утром мы добрались до старого аэродрома и нашли там последний из "Ньюпоров". После получасовой проверки я нашёл его в полном порядке и взобрался на борт маленького самолета, помахав на прощание двоим механикам. Через тирдцать минут я был над аэродромом Эпье, преодолев тот же путь, на который прошлой ночью в машине мы потратили четыре с половиной часа.
К 3-му апреля 1918 года на фронте находилась только моя эскадрилья (94-я под командованием майора Джона Хаффера (John Huffer) - одного из старых представителей эскадрильи "Лафаетт") и 95-я капитана Джеймса Миллера. Оба соединения вместе базировались в Вильнёве и вместе перелетели в Эпье. Ни один из пилотов обеих эскадрилий не мог принять участия в боевых действиях из-за отсутствия пулеметов на аэропланах. Фактически, пилоты 95-ой не были даже обучены обращению с самолетным вооружением, хотя и прибыли на фронт незадолго до прибытия 94-ой. Что касается 94-ой эскадрильи, то нас направили в воздушную стрелковую школу в Казо (Cazeau) месяцем раньше и мы были готовы попытать счастья в настоящем воздушном бою. Но на наших машинах не было пулемётов.
Внезапно прибыло вооружение! Всевозможное великолепное новенькое снаряжение буквально посыпалось на нас. Инструменты для аэропланов, теплые костюмы для пилотов, дополнительные запчасти для машин. И в это же время глупых новичков из 95-ой эскадрильи, которые даже не знали как вести стрельбу в воздухе, отправили обратно в школу Казо, тогда как старой 94-ой, избранной судьбой стать лучшей американской эскадрильей по числу побед, было приказано оставить аэродром в Эпье и переместиться на северо-восток к Тулю (Toul). 10 апреля 1918 года мы вылетели на наших "Ньюпорах" к старому аэродрому на восток от Туля, который уже был подготовлен французами. Амуниция, кровати, посуда, масло, бензин и все бесчисленные личные принадлежности авиационного лагеря следовали за нами на грузовиках. Пару дней мы были заняты обустройством и изучением карты нашого сектора. Мы находились в двух милях к востоку от Туля одного из наиболее важных транспортных узлов по эту сторону от линии фронта, который враг практически ежедневно пытался сокрушить при помощи авиационных бомб. Мы располагались в неполных 18 милях от линии фронта посреди холмистой местности, покрытой густыми лесами.
В пятнадцати милях восточнее располагался Нанси (Nancy), до Люневиля (Lunville) было ещё 12 миль далее на восток и шоссе из Туля в Люневиль через Нанси проходило параллельно линии фронта таким образом, что артиллерийский огонь гансов мог свободно простреливать его. Но на самом шоссе войны как не бывало: ни одна из воюющих сторон даже не пыталась его захватить. В Люневиле все шло как прежде. На улицах играли дети, неспешным было движение. Вдоль линии от Люневиля до Швейцарии редкие немецкие патрули стояли напротив французских патрулей с интервалом в какую-нибудь сотню ярдов, и мы слышали, что эти патрули частенько питались и спали вместе, что называется - за компанию. Этот противоестественный ход событий изменился с появлением американцев. Местность в районе гор Вогезы (Vosges) была слишком неприступной для того, чтобы быть захваченой какой-либо из сторон.
К северо-западу от аэродрома Туль находился Верден (Verdun). Верден - sine qua non - совершенно необходимое условие немецкого успеха! За стенами Верденской крепости, построенной в 1863 году, находилась подземная армия, насчитывавшая семдесят тысяч человек. Для противника не имело смысла обходить город - ведь тогда все эти семдесят тысяч солдат остались бы у него в тылу. С этой угрозой врагу приходилось считаться даже в ходе отчаянного наступления в Амьенах (Amiens), на Ипре (Ypres) и на Марне (Marne). Вот почему в этом секторе гансы развернули внушительную воздушную активность, и имено сюда была направлена первая американская истребительная эскадрилья, с тем, чтобы показать всему миру способность американских авиаторов драться в воздухе. Этот шанс выпал 94-ой!
Как я упоминал выше, эскадрильей в то время командовал капитан Джон Хаффер. Он был одним из лучших американских пилотов и замечательным приятелем. К тому же, по иронии судьбы, Джон родился во Франции, но никогда не был ни в Америке, ни в какой-либо другой англоговорящей стране, хотя ему доводилось много путешествовать, а его английский был словно у выпускника Гарварда. Майор Хаффер был в рядах санитарной службы с первых дней войны, позже присоединился к Иностранному Легиону вместе с Вильямом Тоу (William Thaw), Виктором Чэпменом (Victor Chapman) и другими ребятами из Штатов. Когда была сформирована американская эскадрилья [в составе французских вооруженных сил - прим.пер.], он вступил в ряды авиаторов, став таким образом ветераном военой авиации задолго до вступления Америки в войну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});