жизнь, да и остальные больше не питали к нему привязанности: кто-то потому, что против них уже были выдвинуты обвинения, кто-то потому, что ожидал их»[79].
Состав убийц весьма примечателен: либертины (вольноотпущенники), люди, всем обязанные Домициану, жена, ближайшие соратники — префект Норбан и его товарищ по должности Петроний Секунд. Последний ведь в 89 году был наместником провинции Реция (территория современной Австрии) и сохранил верность Домициану, когда в том же году в провинции Верхняя Германия (Верхний Рейн) вспыхнул мятеж Луция Антония Сатурнина, командовавшего четырьмя легионами провинции. Мятеж был, однако, быстро подавлен. Тогда же, кстати, верность Домициану проявил Траян, решительно двинувшийся со своим легионом из Испании против мятежников. Но, что наиболее любопытное, среди заговорщиков мы не видим представителей самого важного сословия империи: сенаторов. Именно сенаторы имели более всех оснований не жаловать Домициана, но гибель его исходила от придворной челяди, а никак не от сената. Тем не менее справедливо полагать, что она находилась в тесной связи с недовольством сената[80]. Домициан, утверждая абсолютно монархические принципы управления империей, совершенно пренебрегая наследием Августа и доводя до крайности советы Веспасиана, всё же сильно опережал своё время. В результате с его гибелью «на много десятилетий заглохла мысль о превращении принципата в монархию эллинистического типа»[81].
Сам дворцовый переворот потрясений в Риме не вызвал. Не было ни намёка на возобновление гражданской войны, из каковой чуть больше четверти века назад империю вывели как раз Флавии. Общую картину состояния римского общества после гибели Домициана нам оставил Светоний:
«К умерщвлению его народ остался равнодушным, но войско негодовало: солдаты пытались тотчас провозгласить его божественным и готовы были мстить за него, но у них не нашлось предводителей; отомстили они немного спустя, решительно потребовав на расправу виновников убийства. Сенаторы, напротив, были в таком ликовании, что наперебой сбежались в курию, безудержно поносили убитого самыми оскорбительными и злобными возгласами, велели втащить лестницы и сорвать у себя на глазах императорские щиты и изображения, чтобы разбить их оземь, и даже постановили стереть надписи с его именем и уничтожить всякую память о нём»[82].
Можно здесь вспомнить и слова из речи Тиберия, приводимые Тацитом, что принцепс разделяет славу хорошего правления со всеми должностными лицами, тогда как недостатки политики и администрации приписываются ему одному[83].
Своеобразно прокомментировал гибель Домициана Траян: «Домициан был плохим императором, но он имел хороших друзей»[84].
Глава III. Шаги карьеры: всё выше и выше
А где в эти бурные дни, когда с гибелью Домициана ушла в небытие лишь чуть более четверти столетия царившая на Палатине династия Флавиев, пребывал наш герой? Элий Спартиан сообщает, что в последние годы правления Домициана Адриан был переведён в провинцию Нижняя Мёзия[85]. Там он, по-видимому, продолжал исполнять уже привычные и прекрасно им освоенные обязанности одного из трибунов-ангустиклавиев. Что же это была за провинция, с которой теперь ознакомился и где нёс военную службу молодой Публий?
Мёзией называлась территория между Нижним Дунаем и Гемом (Балканским хребтом). Название этим землям было дано греками по имени одного из обитавших там племён — мёзов. Это было одно из южнофракийских племён. С мёзами соседствовали бесы — фракийское племя Нижнего Подунавья, а также северные задунайские геты, частью проживавшие и к югу от Дуная. Эллинам эти земли были хорошо известны. На черноморском побережье Мёзии греки основали ряд своих колоний, среди которых выделялись Томы (современная Констанца в Румынии). Находясь на стыке Северного Причерноморья и Балкан, Мёзия, можно сказать, была «страной на пути всех бедствий». Через её земли проходили войска могучих держав с юга, сюда вторгались многочисленные варварские кочевые народы с востока. Из Мёзии отправился в свой бесславный скифский поход персидский царь Дарий I Гистасп, захватывал низовья Дуная скифский царь Атей. Побывали здесь и железные фаланги Филиппа II и его сына Александра III Великого. Именно на берегах Дуная молодой Александр одержал одну из своих первых блистательных побед над гетами в 335 году до Р. Х.
Вошла Мёзия в состав эллинистического Фракийского царства знаменитого диадоха Лисимаха после распада необъятной державы Александра Македонского.
Македоняне не раз, базируясь в Мёзии, совершали походы на север и восток — в Причерноморье, но все они почему-то кончались трагически. Так, в 330 году до Р. Х. Зопирион, один из полководцев Александра, в войне с гетами, скифами и эллинами достиг стен Ольвии в низовьях Гипаниса (Южного Буга), но в итоге был жесточайше разгромлен ольвиополитами и союзными им скифами и гетами. Погибло всё тридцатитысячное македонское войско во главе с полководцем. В 295 году до Р. Х. геты разгромили войска сына Лисимаха Агафокла, а четыре года спустя и сам Лисимах, отважно из Мёзии вторгшийся в гетское царство Дромихета, был разбит и попал в плен к царю варваров. Тот, впрочем, явил к пленённому диадоху совсем не варварское великодушие.
Римляне проявили интерес к Мёзии только в I веке до Р. Х. В 75 году до Р. Х. проконсул провинции Македония Гай Скрибоний Курион вторгся в Мёзию, разгромил местные племена и достиг берегов Дуная. Он стал первым римлянином, чьи войска достигли этой великой реки. Завоевал Мёзию внук знаменитого Марка Лициния Красса, победителя Спартака, учредителя Первого триумвирата вкупе с Гнеем Помпеем и Гаем Юлием Цезарем, также Марк Лициний Красс. Это произошло в первые годы правления Октавиана, победоносно завершившего гражданскую войну и единолично возглавившего Римскую державу, — в 29–27 годах до Р. Х. Правда, как провинция Мёзия была организована в конце правления Августа. Восточная часть Мёзии, выходящая к Понту Эвксинскому (Чёрному морю), присоединилась к одноимённой провинции в 46 году.
Новая провинция была местом совсем не безопасным, спокойствия на её рубежах не наблюдалось. Мёзия — соседка Великой Евразийской степи, обитатели которой с древнейших времён вторгались на Балканы, а она, земля, прилегающая к Истру — Данубию — Дунаю, всегда становилась первой жертвой вражеских нашествий.
На рубеже тысячелетий в степях Северного Причерноморья появился новый хозяин. Иранцев-скифов сменили иранцы же сарматы, ранее обитавшие в степях Северного Кавказа. Сарматы не создали единого племенного союза, не создали царств, подобным скифским царствам Атея или Скилура. Но их отдельные племена были весьма многочисленны и очень сильны в военном отношении. Если у их родственников скифов превалировала лёгкая, замечательно подвижная и манёвренная конница, из-за чего в так называемой «скифской войне» они были неуязвимы, то сарматы создали новый вид кавалерии: тяжеловооружённую конницу. Сарматы носили чешуйчатые доспехи, конические металлические шлемы. Вооружены они были длинными копьями, а за спинами у них были длинные мечи в ножнах, которые сарматские воины доставали из-за плеча обеими руками. Как все кочевники, сарматы великолепно использовали луки, перед прямым столкновением осыпая противника градом