сильнее и сильнее терзало меня сомнение, и казалось: вдруг только из-за случайно выстроенной преграды не достигает свет иных душ, и что стоит только показать темным свет, дать его ощутить, как разрушиться преграда, и станет темное светлым. Кто же может отказаться от добра и красоты, если увидит и почувствует их? Вот и спустилась я в ваш страшный мир, чтобы попробовать наполнить светом хоть одну темную душу».
Не очень-то понравились черту такие слова. Показались унизительными. Считал он себя почти всемогущим, изощренно коварным, вселяющим ужас. А эта девчонка говорила о таких, как он, словно об убогих. Не с презрением, конечно, но с таким состраданием, какое для черта было хуже горькой редьки и обиднее прямых поношений (к которым, собственно, он не только привык, а даже считал главным подтверждением своей силы, поскольку что остается более слабым, кроме как изрыгать проклятия?). Хотел было все ж таки поколотить негодницу, но снова передумал, потому что был неглуп и понял, что хочет предложить ему светлая дева что-то важное для него, а после колотушек желание общаться с ним может у нее несколько поубавиться. Потому снова энергично помахал кулачищами, и даже покрутился вокруг себя юлой, чтобы унять излишнюю гневливость. И уставился на деву, не мигая, ждал продолжения ее речи.
А дева все молчала и молчала, уйдя в какие-то свои мысли, так что не выдержал старый черт и заворчал, забрюзжал, забрызгал слюной: «Ты думаешь, что умолять тебя буду? Так вот, не буду! И не надо цену себе набивать! Я без твоих откровений сотни лет жил и еще проживу! А вот как дам я тебе сейчас хорошую затрещину, чтобы помнила, как издеваться над старшими!».
Вздохнула дева, решительно посмотрела черту в глаза, но в голосе слышался затаенный страх, когда сказала она: «Готов ли ты принять от меня в дар свет? Ты единственный здесь, кто почувствовал желание узнать новое и чуждое тебе. Больше никто, никто… Я долго бродила по этому страшному миру, искала того, кто раскрылся бы навстречу мне и тому, что я несу. Но повсюду встречала только отторжение и ненависть. А ты… Ты пугаешь меня, не скрою, но я вижу, что в тебе пробудилось нечто похожее на тоску… Так готов ли ты?»
Расплылся черт в ухмылке, отчего стала его физиономия как будто еще хитрее. Закричал: «Давай, давай мне свой свет! Чего тянешь-то? Готов ли я? Да я просто предназначен для этого! Вон как все изнылось да иссвербелось у меня где-то внутри!».
Даже вздрогнула дева от такого рыка. Видно было, что одолевают ее сомнение и страх. Но вот сделала она над собой усилие, улыбнулась ласково и совсем близко подошла к старому черту. Проговорила: «Наклони ко мне голову!». Зыркнул гневно на нее чертяка, дескать, с чего бы я это кланяться начал, но сообразил, что иначе не дотянется до его башки маленькая девушка, потому склонился немного, но все-таки сопел недовольно и косил подозрительно воспаленным глазом.
Привстала на цыпочки дева, подняла руки. И вот уже легли хрупкие беленькие ладошки на косматую огромную голову. В первые мгновения как будто ничего не произошло. Но вот вздрогнул черт, выгнулся дугой да и рухнул на землю с диким криком: словно взорвался его череп, словно огонь объял все его тело. Ах, какие отборные, заковыристые проклятия вылетали из его луженой глотки, пока катался он по земле, молотя по ней руками и ногами! Не ожидала девушка, что причинит боль, да еще такую жгучую. Беспомощно смотрела она на черта широко открытыми глазами, прикрывая ладошкой рот. Походила она сейчас совсем не на носительницу светлой силы, а на обычную очень юную, растерявшуюся, испуганную до полусмерти девчушку.
Постепенно стихли жуткие вопли и ругань. Еще немного полежал на земле черт. Вот сел он, прислушиваясь к себе. Вот и встал на ноги как ни в чем не бывало. Только столь безобразная гримаса искажала его морду, что еще больше ужаснулась юная дарительница. Стояла она такая растерянная, такая напуганная, такая худенькая, и такие блестели на ее распахнутых глазах огромные слезы, что у любого бы человека сердце сжалось от сострадания и умиления, да и иной черт не стал бы обижать ее: негоже черту связываться с младенцем. А на нашего черта вдруг навалилась злоба, какой он еще никогда не испытывал. И в том месте, где бывает душа, клокотало у него теперь исполинское, неукротимое черное пламя. В слепой ярости уставился он на деву: «Ну, все, конец тебе!». Затем случайно отвел взгляд в сторону, да так и застыл, как будто впервые увидел то, что его окружало, и увиденное внушило ему непреодолимое отвращение. И всему аду он тоже пообещал полное разрушение. Вспомнил о земле и людях и чуть было не лопнул от жгучего желания тут же смести этот мир так, чтобы пылинки от него не осталось. Но вдруг черт подумал о себе, поднял свои корявые лапы, покрутил их, разглядывая так и этак, и завыл от ненависти к себе, впиваясь когтями в свое тело. И неизвестно, что бы он с собой сделал с собой, как вдруг внезапно погасло в его груди черное пламя, словно иссяк питающий его источник.
Закаменел черт, даже моргать и дышать перестал. А напротив него стояла таким же изваянием светлая дева: бессильно повисли ее руки, закрыты были глаза на помертвевшем лице. Наконец, черт зашевелился, заморгал, чихнул. И расхохотался цинично и насмешливо, как смеялся испокон веков. И ничего больше у него не свербело в том месте, где бывает душа. Вздрогнула дева, с изумлением уставилась на веселящегося черта. А потом поняла, что пропал свет, что она подарила черту, не оставил даже следа, кроме вспышки ненависти ко всему сущему. Жалобно-жалобно заплакала она. Черт же, хохоча, обзывал ее непотребными ругательствами, потом пошел восвояси. Проходя мимо девы, толкнул ее плечом, что было силы. Вскрикнув, упала девушка. И вдруг рассыпалась светящимися искрами и змейками. Побежали по черной сухой земле яркие огоньки. И погасли.
Черт уже не видел этого. Да и о светлой деве больше не думал. Он уже обмозговывал новые пакостные делишки, которые собирался обстряпать в мире людей. О произошедшем он вспоминал несколько раз с едкой насмешкой, в качестве неопровержимого доказательства отсутствия настоящего света и святости.
Озеро
***
Он приехал гораздо позже, чем начался маскарад, который устраивала госпожа Х. Поднимаясь по широкой лестнице, он бросил мимолетный взгляд на свое отражение. Красивое удлиненное лицо, большие холодные серые