тарелку. Плевать, что она обо мне думает. На всех плевать!
— Ты будешь доедать?
Карина почти ничего не съела, меня потрясывало от вожделения.
— Бери.
Карина пододвинула свою порцию, с которой я расправилась ещё быстрее. Сосущая боль в желудке взывала к продолжению. Не наелась!
— Как зовут твою соседку?
— Ольга.
Нагнувшись над столом, я смотрела, как Ольга, шатенка лет двадцати, нехотя скребёт ложкой по тарелке.
— Оля, — позвала её негромко.
Она откликнулась, взглянула на меня. Жалкая улыбка кривила мои искусанные губы.
— Можно доесть твою кашу? Пожалуйста.
Моя просьба напугала её. Она оглянулась по сторонам, не наблюдают ли за нами, и мы быстро обменялись тарелками.
— Спасибо.
Надеюсь, третьей порцией наемся.
— Прекрати жрать, дура, — зашипела Карина.
Меня затрясло от злости. Отдала свою кашу, теперь можно морщиться от отвращения, глядя на меня. Наверное, жрёт шоколад, тупеет и не видит, что происходит вокруг.
— Сама дура!
Карина протянула руку к моей тарелке, и, словно пелена упала на глаза. Я не помню, как завизжала, как вырвала миску, как каша полетела на пол. Карина толкнула меня, я бросилась на неё, мечтая вцепиться в волосы. Она полоснула меня ногтями по щеке, я ударила её по руке. Карина толкнула меня в грудь, я покачнулась и, рыдая, бухнулась на пол.
— Психичка!
Собирая руками кашу, поливая её слезами, я тряслась, подвывая над испорченной порцией. Почему такая же, как и я, смеет издеваться надо мной? Каша липла к пальцам, толком не собиралась, а я, рыдая, мучительно обчищала дрожащие пальцы о края тарелки. Перед носом, словно в размытом фокусе возникли чёрные начищенные ботинки. Секунда оцепенения, к горлу подкатил тошнота, и меня вывернуло кашей прямо на ботинки.
— Что происходит?
По стальной интонации узнала обладателя черных ботинок. Ненавижу!
Над головой послышался испуганный голос Карины.
— Майе нельзя много есть после голодовки. Она хотела… третью порцию. Мы…я отобрала тарелку…, каша нечаянно упала.
* * *
Открыв глаза, я завизжала так, что заложило уши. Подобным образом я не визжала никогда в своей жизни. Около кровати стоял Стас и зверски пялился на меня. Над дверью заморгала и отрывисто загундосила красная лампа в железной оплётке.
— Сука, ну, когда ты успокоишься?
Крик Стаса остановил мой визг. Вместо меня теперь злобно пикала лампа. Забившись в угол кровати, я подтянула ноги к груди. Рыжий навис надо мной, сверкая глазами, как пациент психушки.
Вид Стаса меня испугал: расширенные зрачки во всю радужку, покрасневшие белки глаз, побелевшие губы.
— Вставай! К начальнику!
Неужели никто не видит, что рыжий неадекватен? Почему он прицепился ко мне? Может, я напоминаю ему девушку, когда-то бросившую его? Какая девушка? От таких психов надо бежать, едва он скажет «здрасьте». Куда мне спрятаться? Или он специально является в комнату для моего устрашения.
Рыжий сдёрнул меня за руку с кровати и, толкая в спину (хорошо я была обута) погнал в административный корпус. На улице он стал вести себя сдержанней. Какие-то рамки здесь к счастью соблюдались. Шагая по знакомому маршруту, я старалась не шататься от слабости, только сейчас заметив, что кровь от локтя и ниже пропитала рукав толстовки. Это плохо. У меня было мало дополнительной одежды, я собиралась в колонию в спешке как преступница, плохо соображая, что с собой взять.
Дверь в кабинет начальника Стас чуть не подпалил взглядом, так его накрыло при виде неё. Я чуть ли не влетела в кабинет от тычка рыжего.
— Товарищ полковник, осужденная Бортникова…
— Свободен.
У меня кружилась голова, слабость всё отчетливее толкала подогнуть колени и свалиться на пол. Как мне продержаться ещё семь недель, когда всего одна тянет на половину жизни?
Начальник смотрел на экран ноутбука, быстро щёлкая мышкой. Оторвав взгляд от экрана, он взглянул на меня.
— Сядь.
Он умел командовать, подчинять жестко без лишних эмоций и лишних слов. Я села, сложив руки на коленях. Стул подо мной не скрипнул, его заменили. Глаза в пол. Примерная тихая девочка. Смотреть на начальника, тратить впустую силы, которых не осталось. Бесполезно изображать дерзкую, упрямую, мужественную героиню, когда еле сдерживаешь дрожь.
— Почему сбежала из медчасти?
Отвратительное лицемерие в каждом слове. На камеру что ли записывают? Вот он и старается. Бунтаркой я никогда не была…
— Вспомнила, что утюг не выключила…
Повисла пауза. Утюгов в комнате не водилось. Взгляд полковника потемнел, губы сомкнулись в жесткую линию, крылья носа вздрагивали. Молодец, я. С одной фразы завела начальника.
— Все нарушения фиксируются. Срок может увеличиться.
Себе одно место увеличь
На глаза навернулись слёзы, как ни старалась я держаться. Упрямо вздёрнула подбородок, посмотрела в стальные глаза. К таким глазам как к сейфу, отмычку не подберёшь.
— Док не сказал, какие лекарства мне вводит.
— Он не обязан отчитываться.
— А я не обязана верить. Не хочу физраствор с непонятным лекарством!
— Ты обязана подчиняться правилам лагеря.
— Я во всём слушалась мужа, поэтому оказалась здесь. Плохое место, не правда ли? А вы… очень похожи на моего мужа.
Дура я, конечно. Собачий огрызок, как говорила мама во время моих подростковых бунтов. Не сдержалась, тявкнула. Редко я высказывала мужу своё отличное от его мнение, моё отступничество всегда заканчивалось громким, безобразным скандалом, после которого сын говорил: «Мама, надо было промолчать».
Надо было сдержаться и промолчать. Передо мной сидел не муж, а гражданин начальник, и последствия бунта будут гораздо серьёзнее семейного скандала. Полковник имел в колонии неограниченную власть, поэтому здесь царила знакомая мне атмосфера: унижай и властвуй. Мне было страшно спорить с начальником, но высказанная правда давала чуточку мстительного удовлетворения. Пусть знает, я вижу его насквозь.
— Ты признала вину в суде, и здесь по собственной воле.
Слёзы высохли. Полковник прав. Будучи почти бесправной в семье, я продолжала как-то вариться в этом, значит, должна приспособиться и здесь. Точка невозврата пройдена, надо терпеть.
— Ты сюда не отдыхать приехала, а отбывать наказание.
За ботинки мстит, сволочь. Про свои права можно не заикаться, но и тормозить, больше нет сил. Как же я его ненавижу!
— Многодневный голод может привести к необратимым изменениям в организме. А ржавая вода из-под крана вызвать… расстройство желудка и гормональные нарушения.
Взгляд полковника не изменился. Бледная моль вздумала его шантажировать?
У меня никогда не получалось сделать всё хорошо. Обязательно что-то шло неправильно и не так, не находились убедительные аргументы, не выпрямлялась спина, в голосе не звучала уверенность, не сотрясались сердца от моих слов. Полковник нажал кнопку на селекторе.
— Чай с двумя ложками сахара.
Стены вокруг меня дрогнули, закружилась голова, я прерывисто вздохнула. Бледная,