– Ну, имя я себе еще не выбрала, – засмеялась она, – это потом. Ты садись, поешь, – и придвинула ему тарелку с кашей.
– Да я… – замялся Алекша, – руки вот… – и попытался спрятать их за спину.
– Что руки? – удивилась она, – вымой и садись за стол.
Алекша вдруг ощутил, что не чувствует боли от вчерашних ожогов. Посмотрел на ладони и не поверил глазам – там, где вчера были темно-красные язвы, сейчас обыкновенная кожа без единой царапины. Бросился на улицу, к бочке с дождевой водой, сполоснул – снова ничего, ладони как ладони. Сел за стол и тихо сказал:
– Спасибо.
– Да не за что, – весело ответила Баба-Яга, – это тебе спасибо, за то, что для меня сделал. Не всякий сумел бы.
– И куда ты теперь? – спросил Алекша.
– В город пойду, – ответила Баба-Яга, – замуж схожу – давно уже не была – за приличного мужчину, а там видно будет.
– Ага, замуж, – согласился Алекша. « А чего ей в лесу сидеть, – подумал он, – такая быстро какого вдовца окрутит и будет жить-поживать, а как надоест, обратно в лес вернется. А может, и нет!»
Они стояли на залитой солнечным светом поляне и смотрели, как старая избушка на курьих лапах медленно исчезает в чаще после приказа Баба-Яга уходить в лес. Толстые птичьи лапы медленно поднимаются и опускаются, деревянные бока качаются в такт шагам. С громким хрустом ломаются молодые деревца, кустарник сминается и медленно, неохотно вытягивается, будто в сомнении – вдруг опять пойдут по нему, тогда не стоит подниматься совсем.
– Найти-то потом сможешь? – тихо спросил Алекша.
– Смогу, – грустно ответила Баба-Яга, – она далеко не уйдет. Жалко оставлять вот так без присмотра, вот и отправила в чащу. Следующим летом навещу, – смахнула она слезу, повернулась и пошла прочь. Алекша поправил секиру на поясе, пошел следом. Подошли к перекрестку двух лесных дорог, остановились.
– Ну, мне в Киев, – сказала Баба-Яга, – а тебе?
– А я обратно пойду, к Твердослову, – ответил Алекша, – в Киеве делать нечего.
– Ну, ладно. Будешь в Киеве, заходи на Подол, спроси Настасью – это я. Помогу, чем смогу, – сказала на прощание Баба-Яга.
– Так тебя Настасьей звать? – удивился Алекша.
– Раньше так звали, – ответила Баба-Яга, – до того, как в лес ушла. Теперь возвращаюсь, значит, снова так будут.
– Ладно, боярышня Анастасия, обязательно зайду, – улыбнулся Алекша.
Настасья подмигнула. Коротко взмахнула руками. Внезапно налетел сильный порыв ветра, подхватил, закружил вместе с листьями, травой и быстро понес прочь.
– Заходи! … – донеслось из-за вершин деревьев.
Глава 3
Когда на землю улегся последний из поднятых ветром листьев и окружающий лес снова замер в торжественной неподвижности, Алекша медленно побрел по лесной дороге. Честно говоря, ему вовсе не хотелось возвращаться обратно к боярину Твердослову, но куда деваться круглому сироте? Вот и шел он, сшибая прутиком мухоморы, останавливаясь возле каждой муравьиной кучи и подолгу рассматривая, как злые и быстрые муравьи тащат к себе в дом полуживую добычу. Он так увлекся рассматриванием битвы муравьев с гигантским жуком, что не заметил, как за его спиной появилось двое с оружием. Один замахнулся мечом, потом презрительно скривился и опустил руку. Второй поднял шишку. Твердая, почти каменная, шишка больно стукнула по затылку. Алекша схватился за ушибленное место, быстро повернулся. Рука ухватила секиру… и замерла – в горло, как раз там, где проходит яремная жила, уперлось блестящее острие меча. Взгляд Алекши пробежал по лезвию, перешел на толстую от мускулов руку и встретился с глазами, серыми, холодными.
– Ну? – буркнул обладатель серых глаз.
– Че ну? – тихо спросил помертвевший Алекша.
– Рассказывай, кто такой и что делаешь в лесу? – негромко сказал второй. Он спокойно смотрел в глаза мальчика, руки сложил на груди, но Алекша ощутил, что этот второй гораздо опаснее того, что мечом тычет в горло. Секунду помедлил, рассматривая незнакомцев. Тот, что с мечом, невысок, волосы обстрижены скобкой, под горшок. Одет просто, в холщовые штаны и плохо выделанный кожаный доспех. Круглое губастое лицо заросло редкими волосами и сплошь покрыто следами комариных укусов. Второй, судя по всему, старший, выше и сильнее. Одет в добротный доспех с нашитыми на кожу стальными пластинами, на голове шлем. Из-под стального обвода на плечи спускаются две толстые косы. Лицо чисто выбрито, что удивительно в лесу. Правую щеку наискось пересекает сине-красный уродливый шрам.
– Ну, что молчишь, язык не гнется? – с угрозой спросил шрамолицый, – так я сейчас по-другому спрошу.
– Да я … – и Алекша коротко соврал о том, как отстал от ватаги купцов, ехавших в Киев. Правду решил не говорить, мало ли что.
– Так ты, значит, купчишка, да? Отошел по малой нужде и потерялся в чаще, верно я понимаю? – с недоброй ухмылкой уточнил шрамолицый.
– Да чего с ним базары разводить, – подал голос тот, что держал меч у горла Алекши, – ты посмотри, Шрам, чей пояс на нем и секира. А копье? Это ж Медведя!
– Верно говоришь, Волос, – ответил тот, кого назвали Шрамом, – а откуда у тебя они, а? В кустиках нашел?
Тут Алекша решил уже не врать и рассказал правду о том, как нашел пояс, секиру и копье. Незнакомцы молча выслушали рассказ. Шрам мотнул головой и тот, кого он назвал Волосом, убрал меч.
– А че, это на Медведя похоже, – зачесал он в затылке всей пятерней, – одному пойти на чугайстыря – это по нему.
– Похоже, – согласился Шрам, – но надо проверить. Вяжи руки ему, на шею веревку и пошли к атаману.
Губастый с готовностью замотал руки мальчика обрывком лыковой веревки, обернул вокруг шеи, несильно затянул и конец зажал в грязном кулаке.
– Сейчас пойдешь с нами и не вздумай рыпаться, хлопец! Наш атаман проверит твою сказку и ежели наврал, умирать будешь долго, – медленно произнес Шрам.
– А ежели не соврал, то быстро, ха-ха! – заржал Волос.
– Все может быть, атаман решит, – сказал Шрам и шагнул в чащу. Алекша получил сильный пинок от губастого, не удержался и почти повалился следом.
Шли долго. Алекша устал перелазить через поваленные стволы, выворотни. Это вообще непросто, а со связанными руками и вовсе трудно. Потом спустились в глубокий овраг, долго шли по самому дну и, наконец, подошли к бревенчатому частоколу. Бревна с острыми концами стоят плотно, как зубы молодого волка и только сбоку виднеется узкая лестница. Опустили с частокола после того, как Шрам махнул рукой. Алекше развязали руки – теперь не убежишь – и подтолкнули к лестнице. Поднимаясь, он чувствовал, как на него недобро смотрят стражи частокола и сердце сжималось от нехорошего предчувствия. Входят в просторную избу. За низким столом сидят двое – оба широкоплечие, в хороших доспехах, волосы зачесаны назад и перехвачены тонким ремешком. Один постарше – лицо в морщинах, волосы с сединой. Выделяется большой нос, перебитый точно посредине. Второй моложе, волосы черные, глаза быстрые, тоже черные, лицо в мелких ямках – переболел оспой. Обращаясь ко второму, Шрам произнес:
– Вот привели, по лесу шатался.
– Серьезная причина притащить сюда, – хмыкнул черноглазый.
– Да нет… – замялся Шрам, – Волос хотел его сразу… того, а я подумал, что лучше тебе показать…
Было видно, что он побаивается черноглазого и потому мямлит. Тот, что постарше, молча рассматривал Алекшу. На мгновение задержал взгляд на поясе, рассмотрел секиру.
– У мальчишки пояс Медведя. И секира, – медленно сказал густым басом.
– А-а… и ты, Шрам, решил, что такой шибздик завалил Медведя и потому его надо притащить сюда, так? – засмеялся черноглазый.
– Ну да… э-э, то есть, нет, – забормотал Шрам. Он совсем растерялся, вспотел. Покосился на Алекшу. Лицо налилось злобой. Раскрыл рот, намереваясь сказать еще что-то. Черноглазый не дал.
– Ладно, Шрам, молодец, правильно сделал. Сейчас разберемся с мальчишкой, это недолго, а ты иди, иди…
– Ага … – облегченно вздохнул Шрам и попятился к двери.
Мужчины несколько мгновений рассматривали Алекшу, потом тот, что постарше спросил низким густым басом:
– Ну, рассказывай, кто такой, как зовут и откуда взялся в лесу.
И Алекша рассказал, умолчал только про лесную колдунью – их не любят простые люди, а тут явно именно такие. Его выслушали. Некоторое время молчали, затем обладатель густого баса произнес, обращаясь к молодому:
– Похоже на правду, как думаешь, Удал?
– Вроде да, – скривился тот, – но ты сам знаешь, Ревун, что это ничего не меняет.
– Негоже невинную душу губить, – насупился тот, кого назвали Ревун.
– Дело твое, – махнул рукой Удал, – но ты знаешь наши правила, – и вышел из избы.
Ревун громко вздохнул, посопел, с сомнением посмотрел на Алекшу. Тот почувствовал, что сейчас решается его судьба – жить ему дальше или нет. Где-то в животе появился холодный ком тревоги, стал разрастаться. Рука помимо воли медленно потянулась к секире. Ревун это сразу заметил, беззлобно усмехнулся: