было прислушиваться к лесной тишине, чтобы вовремя предупредить об опасности. Так настоял Восьмериков. Кинули жребий. Восьмерикову выпало первое дежурство. Куковцеву — самое неприятное, последнее, утреннее.
Восьмериков не особо надеялся на высокую бдительность своих часовых, и после того как отдежурил свое, спал вполуха: безалаберные и беззаботные людишки, они могут проспать все на свете. Особенно не надеялся на Куковцева — умудрился же беспечный заика заснуть в поезде. А может, притворился, хотел отстать и скрыться от своих дружков — наверно, навалом у него припрятано денег на том Серафимовском кладбище... И после того, что произошло между ним и Восьмериковым там, у могилки, Куковцев затаил зло, отчужденно помалкивает и нет-нет да поглядывает глазами, налитыми злобой. Возьмет да пристукнет сонного... Восьмериков твердо решил покончить с Куковцевым, как только доберутся до Горского, — там уже и Серега Белугин, человек местный, вполне сойдет за проводника. А пока пусть живет этот заика — он еще нужен, пусть подышит чистым лесным воздухом...
Восьмериков даже с некоторым сочувствием поглядел на спящего Куковцева: вот ведь спит, посапывает, чмокает губами и ничегошеньки-то не подозревает. Это хорошо...
Куковцев спал спокойно, потому что знал: пока не вывел разбойников этих к поселку Горскому — он им нужен, и они не тронут его. А за Серафимовское кладбище он еще расквитается с этим нахальным Гошей-котом...
Падкий на сон, вздремнул Куковцев и тогда, когда сменил Белугина. Чего тут еще сон ломать из-за какого-то дурацкого дежурства. Толку от костра все равно никакого нет — и не греет, и комаров не отгоняет. А насчет опасности — так какому еще идиоту взбредет в голову топать в такую рань к этому богом забытому глухому озеру?..
Он проснулся от сильного удара в бок. Перед ним стоял разъяренный Восьмериков:
— Дрыхнешь, гад! Заложить нас хочешь?
Будто не он еще вчера разговаривал с Куковцевым сладеньким медовым голосом. А теперь лицо перекошено злобой, кулаки сжаты...
Куковцев не стал ждать, когда бросится на него рассвирепевший Восьмериков. Стремительно выхватил из непотухшего костра тлеющую головешку и, даже не почувствовав рукой ожога, швырнул ее в обидчика. Восьмериков не успел увернуться — не ждал такой прыти от обычно медлительного Куковцева, взвыл от боли: головешка скользнула по лицу, обожгла щеку и опалила бороду.
Куковцев вскочил, прыжком широко расставил ноги, схватил в руки подвернувшийся сук — приготовился биться насмерть. Восьмериков было метнулся к нему, но сразу же остановился, презрительно махнув рукой — чего, мол, связываться с дураком? — и медленно, вразвалочку, пошел к озеру, над которым струился легкий туман. Долго плескался и фыркал, смывая с лица кровь и сажу. Не спеша и твердо ступая, вернулся к костру, сказал спокойно:
— Нервный ты стал, Славик. — И даже усмехнулся: — Чуть бороду не спалил мне, дьявол! Жалко ведь такую красоту — целый месяц трудился отращивал.
— Га‑га‑гад ты, Го‑гошка! — только и сказал Куковцев. Сел, со злостью переломил через колено палку и с остервенением, будто в ненавистного Восьмерикова, кинул ее в кострище.
— Ладно тебе, Славик. Успокойся. Чего ж не бывает меж корешей. Вроде как в семейной жизни. — И повернулся к Белугину: — Серега, сваргань чего-нибудь пожевать.
Восьмериков умел держать себя в руках...
Белугин, ожидавший настоящего кровопролития и не на шутку перепугавшийся, повеселел сразу:
— Может, колбасы пока пожуете, а потом капитально свежей щучкой побалуемся, а? Вон она за мелкотой гоняется, так и просится в котелок. И спиннинг с блеснами надо испробовать — ведь еще ни разу не макнули в воду.
— Валяй, пробуй, — махнул рукой Восьмериков. — А мы пока дров припасем...
5. После отпуска
Почти все отпуска Виктор Петрович Поликарпов проводил в Саратове. Ездили туда, как он говорил, — всей артелью: жена Ирина Михайловна, работавшая учительницей, сыновья-школьники Костя и Петька, и Наталья Павловна Кузнецова, которая не только в их квартире жила, но была как бы полноправным членом поликарповской семьи.
В Саратове, на окраине города, в своем домике жили родители Ирины Михайловны. Саратов был близким сердцу Поликарпова не только по этой причине: здесь он в свое время успешно учился в военном училище, бывшие курсанты которого развезли по заставам немало саратовских девушек. Вот и Поликарпов не был исключением...
Он и в этом году ездил в Саратов со всей своей артелью, а вернулся домой в свой приграничный городок еще и с пополнением — родителями жены. У стариков тоже стало правилом: почти ежегодно навещать Поликарповых под осень, в благодатный ягодно-грибной сезон. Погостят здесь вдоволь, да еще привезут с собой в Саратов вареной и моченой брусники, килограмм-другой сушеных белых грибов. И сейчас намеревались уехать не с пустыми руками...
Виктору Петровичу, вернувшемуся из отпуска, кроме своей политотдельской работы пришлось заниматься и делами оперативными: отряд, как принято говорить в этих случаях, «жил по обстановке». Около месяца находились в бегах опасные уголовные преступники Восьмериков, Белугин и Куковцев, следы которых растворились под Ленинградом и вот-вот могли всплыть в пограничной зоне, вероятнее всего на горском направлении...
И однажды, вернувшись с работы, Виктор Петрович сказал тестю, Михаилу Ивановичу:
— Предчувствую, батя, не завтра, так послезавтра придется мне ехать в свой Горский. Так что покомандуешь некоторое время без меня тут семейным парадом.
Предчувствие Виктора Петровича сбылось. Только выезжать ему пришлось не завтра и не послезавтра, а в тот же вечер. Позвонил оперативный дежурный. Разговор был коротким.
— Ясно. Выезжаю, — сказал Виктор Петрович и со вздохом положил телефонную трубку.
И тут Михаил Иванович не утерпел, спросил:
— Куда это?
— По обстановке на свое направление.
Михаил Иванович догадывался, что стоит за этими, не каждому гражданскому понятными словами. «По обстановке» — значит, что-то случилось на границе или возле нее; «на свое направление» — значит поедет зять на заставы в районе поселка Горского.
Одеваясь в дорогу, Виктор Петрович сказал, что за ним выехала машина, через десять минут будет у подъезда их дома; что там случилось на горском направлении — по дороге расскажет офицер, который выезжает вместе с ним; когда вернется домой — «один аллах знает».
— Бессердечные какие-то у вас люди сидят в штабе, — заворчал Михаил Иванович. — Человек после отпуска только-только заявился и на