Лютен поднажал еще малость, и парень запел. Битый час разливался соловьем — сдал своих подельников, скупщиков и постоянных клиентов со всеми потрохами. Только о заказчике, желавшем получить перстень ин-Клоттов, ничего путного не сказал.
Мол, однажды в кабаке Щучьего Зуба подошел к Ужу неприметный человечек, шепнул знакомое имя, посулил денежную работенку и сопроводил на тайную встречу.
— Что за человечек? Как звать?
Уж хихикнул.
— Чудная кличка. Невидимка. Прямо в масть ему. Ни рожи, ни кожи. В смысле, то ли живой, то ли привидение. Видать, амулет на нем, а может, зарок.
Амулетами Уж называл дифены, зароками — все печати без разбора.
Невидимка довел вора до остатков старой городской стены, вросших в землю по самые зубцы и окруженных Весенним парком, это Уж помнил. А дальше — провал. Смутные видения, похожие на обрывки сна: ночной пустырь, то ли родда, то ли фугат с призывно открытой дверцей, непроглядная темень внутри и холодная рука, вроде бы женская, которая вкладывала слова Ужу в голову. Только слова те он позабыл. И не мог объяснить, ни откуда узнал, где в доме хранится перстень с цаплей, ни каким образом раздобыл ключ к запирающим узорам. А ведь Лютен снял печать забвения…
Глава 5. Там, за туманами
Когда у Ужа закатились глаза, Дион отпустил секретаря досыпать, а сам вышел в сад, росистый и розовый от утренних лучей. В этом саду среди вишневых деревьев он, семнадцатилетний выпускник королевского училища, впервые увидел хозяйскую дочь. Она сидела на траве и плела венок из ромашек, окутанная облаком живой теплой силы, которая всегда окружала детей, растущих в любви и холе. Ей только-только исполнилось шесть. Он знал, что через год-другой сила поблекнет и развеется. "Каждый человек родится одаренным, — говорил отец. — Не каждый сохраняет дар".
Но в тот день перед ним была маленькая фея, повелительница трав, цветов, стрекоз и птичьих песен. Ее глаза, сумрачно-зеленые, как лесная чаща, становились то ярче, то темнее — словно тень облаков ложилась на хвою, а в ее волосах цвета лесных каштанов играло солнце. "Я Ленни, — сказала она, доверчиво улыбаясь. — А ты наш новый маг?" Он назвался в ответ и присел на корточки: "Какой красивый венок, маленькая рэйди. Вы сами его сплели? Да вы настоящая искусница! Не хватает только крошечной детали. Позволите мне?.."
Он слегка коснулся желтых ромашковых сердцевинок. На кончиках пальцев осталась пыльца, и каждая крупинка дразнила манящим запахом, каждая призывно трепетала, занимая свое место в невесомом магическом узоре. Над поляной закружились бабочки. Дион выбирал самых больших и красивых, бабочки подлетали к Леннее и садились на венок в ее руках — павлиний глаз, капустница, лимонница, махаон. А она, замерев в безмолвном восторге, смотрела во все глаза, сиявшие, как два изумруда. Этот миг Дион запомнил на всю жизнь.
Шесть лет спустя он захлебывался отчаянием, запертый в своей комнате прямым приказом Аспера Дювора. Леннея вбежала в дверь — и едва не расплакалась, увидев стену в красных потеках и его кулаки со сбитыми в кровь костяшками. "Дион! Ты что? Дион!" Он заставил себя коснуться ее ладошки — осторожно, будто некуда было спешить: "Я знаю, что прошу слишком многого, маленькая рэйди, такое зрелище не для ваших глаз, но умоляю, отнесите Тое этот дифен, чтобы она смогла продержаться до приезда лекаря". Принимая из его рук "ключ жизни", треугольную подвеску на кожаном шнурке, Леннея обещала сейчас же бежать в летний павильон, где осталась Тоя. Сочувствие в ее взгляде было искренним, он не мог ошибиться…
Позже, когда личный лекарь Дюворов констатировал смерть, а Дион, по приказу хозяина, собственными руками подделал улики, Леннея отводила глаза в сторону и надувала губки: "Подумаешь, задержалась немного. Что такого? Ну не обижайся, Дион! Все будет хорошо".
Ей было двенадцать. Она понимала: происходит что-то ужасно неправильное, но винила не близких людей, а девку-одаренную, опутавшую отца и брата своими темными чарами. И раз появился шанс, что девка исчезнет из их жизни… Так просто было отойти в сторону и немного подождать. Пусть случится то, что должно случиться — и всем опять станет хорошо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Что ж, ее надежды оправдались. Аспер Дювор так и не взял в дом новую целительницу. В тот год Леннея просто излучала счастье, и нотка фальши звучала в нем совсем слабо. Пусть друг детства перестал улыбаться и сделался отстраненно вежлив — кто он ей, балованной дочке рэйда?
Но скоро Леннея начала поглядывать на Диона с недетским интересом. И в четырнадцать лет заставила себя поцеловать. Несмотря на все возражения, уговоры и угрозу отцовского гнева. Приказала. К тому времени он уже мог ослушаться. Но не мог позволить себе это показать.
К счастью, девочка еще не знала, что поцелуи бывают разными, и он просто коснулся губами ее мягкого рта, ощутив горьковатый вкус ромашки. Выпрямился — и встретил разочарованный взгляд. "Ничего особенного, — пробормотала Леннея, ни капли не смутившись. — А говорят, неземное блаженство…"
Узнав, что произошло, Аспер Дювор приказал его выпороть, в первый и последний раз за все время службы. Поднадзорный маг — ценная собственность. Дион обедал за хозяйским столом, вместе с лекарем, секретарем и гувернанткой, и получал хорошее жалование, а прислуга называла его "господин Герд".
Рэйд Дювор знал, что был не прав — но не дочь же ему пороть! Выплатил Диону щедрую премию. С дочерью обстоятельно поговорил. О чем, догадаться нетрудно: с того дня при встрече с Дионом Леннея брезгливо кривила губы и называла его рабом. Впрочем, как раз ее рабом Дион быть перестал — Дювор запретил ему исполнять приказы девочки.
Леннея менялась на глазах, все больше становясь такой же капризной, бессердечной и пустой, как ее мать, и такой же надменной, жестокой и вспыльчивой, как отец.
Дион не раз спрашивал себя: чего добивался Лаэрт, навязав ему дочь бывшего хозяина — помимо очевидных целей. Хотел, чтобы новому рэйду, вознесенному его же королевской милостью на вершину власти и богатства, жизнь медом не казалась? А то еще зарвется…
Под официальной опекой Диона Леннея провела всего три дня — зверьком, взбесившимся от ужаса и злобы. Затем вдруг исчезла. Чтобы появиться нынче ночью, будто из ниоткуда. Мятое платье, туфли на босу ногу, желтоватая бледность, тусклые волосы, незнакомое выражение глаз — и что-то еще, отчего сердце сбилось с ритма, а в голове взблеснула молния.
Потом — внезапный припадок, странный, страшный, когда она с воем сорвалась с места, грохнув об пол светильник, слепо налетела на стол и забилась, как в падучей. Пришлось ловить и держать, пока не пришла в себя.
Это было куда хуже, чем ее обычные истерики. Но все миновало, и девчонку словно подменили. Она даже обратилась к нему на "вы" — впервые в жизни.
Почти полгода добровольного заточения. Должно быть, за это время она о многом передумала. Повзрослела. Или попросту тронулась умом. Хорошо, что он подготовил энтоль и загодя положил в сейф…
Дион нахмурился, вспомнив напутствие князя. За три дня в Иэнне он так устал от намеков, уловок и давления чужой силы, что не придал значения сказанному. Но если князь знал наперед… Значит ли это, что и другие его слова имели смысл?
Диону живо вспомнилось, как рано утром он подлетал к стене плотного тумана, озаренного золотистыми и алыми красками. Свечение шло не от восходящего солнца за спиной — изнутри. Это зачаровывало и пугало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
По требованию иэннцев, он был один, без возницы, без свиты, без управляющего дифена, и чувствовал себя смертником. Маршрут фугату задали на той стороне, не оставив ездоку возможности не то что изменить направление, хотя бы в сторону отвернуть.
Значит, сейчас маги Иэнны поднимут завесу, или полет на этом закончится.
Фугат беззвучно вошел в ватную толщу, и все дифены Диона разом отказали. Он не видел, но отлично представил себе, как в тот же миг на стенах воздушного экипажа погасли магические узоры. Фугат со свистом ухнул вниз, и Диону показалось, что на одну долгую секунду он завис в воздухе, как будто тело утратило вес.