— Вот какие-то следы… Но это, по-моему, шабина́ры,[36] те, что приходят сюда за дровами.
— Тогда поехали снова к кумирне — поищем по другую сторону перевала. И местных жителей порасспросим.
Цокот копыт замер вдали. Буян облегченно вздохнул. «Значит, они думают, что нас трое. А нас — четверо. А завтра будет тридцать, сорок — вот когда придется им побегать!»
Буян засмеялся от радости. Потом он разбудил Тогмида:
— Ну как, полегчало?
Тогмид кивнул:
— Немного.
— А знаешь, пока ты спал, сюда приезжал лекарь Дашдамба!
— Правда?!
— Да ты не волнуйся! Он нас не нашел! Пришлось ему повернуть назад. Скажи-ка лучше, сколько нас здесь?
— Четверо.
— А Дашдамба думает, только трое. Ошибается. Видно, еще не проснулся.
Ребята расхохотались. Им стало легко и весело — опасность миновала, они — на свободе. И только теперь они почувствовали, как проголодались. К счастью, у Ойдова за пазухой оказался кусок хлеба. Друзья разделили его на четыре части и с наслаждением съели. Незаметно за разговорами они пролежали в пещере до вечера. Перед заходом солнца поднялись в лес и просидели там до темноты. Потом стали спускаться в долину. Буян вывел товарищей на дорогу, ведущую в центр хошуна.
И чем дальше они удалялись от монастыря, чем ближе подходили к хошунному центру, тем радостнее становилось у них на душе. Они словно летели на крыльях. Только у Тогмида продолжали болеть ноги.
Рано утром друзья увидели прямо перед собой белые юрты. Над одной из них развевался большой красный флаг.
— Видите! — радостно воскликнул Буян. — Вон она — хошунная школа!
— Дошли! Ура! — закричали Дондок и Ойдов.
И даже Тогмид, несмотря на боль в опухших ногах, широко улыбнулся.
Учитель Оно́лт — пожилой человек с тронутыми сединой волосами — снял очки и внимательно оглядел стоящих перед ним ребят. Потом он заговорил ласково, мягко, не торопясь.
— Вы молодцы, вы хорошие, смелые ребята. Наша революционная партия и народная власть принесли монгольскому народу свободу и независимость, открыли детям бедняков путь к знаниям. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Только здесь вы станете образованными людьми. А что может быть лучше этого?
Друзья слушали его затаив дыхание — в монастыре никто никогда не разговаривал с ними так ласково и уважительно. Их ждет новая, счастливая жизнь, в которой больше не будет ни побоев, ни унижений! Радостное волнение охватило ребят.
И вдруг через открытую дверь они увидели колонну учеников. В чистых коричневых дэлах, сверкая медными пряжками кожаных ремней и до блеска начищенными черными гутулами, с портфелями и книжками в руках, они весело шли в школу. Да, это были настоящие представители нового мира.
«Неужели и мы когда-нибудь будем такими?» — подумал Буян и вдруг увидел в колонне Цолмона.
— Цолмон! — крикнул он и махнул рукой.
Цолмон оглянулся, всплеснул руками и побежал к юрте.
— Ты что, учиться? — не веря своим глазам, спросил он старого друга.
Буян кивнул.
— Вот здорово! — обрадовался Цолмон. — Ну, я побегу. Увидимся позже!.. — И он кинулся догонять колонну.
А в юрту уже входил доктор Васильев.
Буян вскрикнул от радости и бросился к нему в объятия. Доктор крепко прижал Буяна к груди.
— Ну, здравствуй, здравствуй! Как дела, хорошо?
Буян молча кивнул головой и засмеялся.
— Вы что, знаете этого паренька? — удивился учитель Онолт.
— Еще бы! — весело откликнулся доктор. Это один из моих лучших монгольских друзей.
— Вот как? — Учитель с интересом посмотрел на Буяна.
А доктор добавил:
— Буян молодец, настоящий он человек. Вот здесь у него знаете что? — И доктор Васильев показал на амулет на шее мальчика.
— Что же? Бурхан?
— Нет, Онолт-гуай, не бурхан, а Ленин. Покажи учителю портрет, Буян!
Буян снял талисман, вынул оттуда портрет Ленина. Онолт бережно разгладил листок с портретом.
— Спасибо, мальчик! — сказал он. — Мы навсегда сохраним этот портрет — повесим его в рамке над нашей стенной газетой. Пусть этот портрет зовет вас, детей бедняков, к овладению справедливым учением Маркса и Ленина.
Он помолчал и добавил:
— С каждым годом все больше ребят будет приходить сюда, в нашу школу. Как и Буяна, их приведет сюда жажда знаний, свет ленинских идей. И мы сделаем все, чтобы они ушли отсюда образованными людьми. — Он повернулся к доктору Васильеву: — Этому пареньку совсем плохо. — Онолт показал на скорчившегося в углу Тогмида. — Вы его не посмотрите?
— А что с ним? — нахмурился доктор.
— Ламы избили, — ответил Онолт.
— Есть переломы?
— Не знаю. Но руки и ноги сильно опухли.
Доктор подошел к Тогмиду, положил руку ему на лоб.
— Да, у него жар. Придется забрать в медпункт.
Он осторожно вывел Тогмида из юрты.
Учитель Онолт покачал головой, вздохнул. Потом достал чистые анкеты и приготовился писать.
— Буян, как зовут твоего отца? — спросил он.
— Сэнгэ.
— Как ты сказал? Сэнгэ? — оживился учитель. — А откуда он родом?
— Из Хух Бургэда.
— Ах, вот как, — широко улыбнулся учитель Онолт. — Так мы вместе работали на урто́нной станции[37] в Чине: он — ямщиком, а я — писарем. Значит, ты сын моего старого знакомого. Отлично! Думаю, он обрадуется, когда узнает, что ты здесь.
Он кончил писать и повернулся к ребятам.
— А теперь ступайте вон в ту юрту, к завхозу. Он вас устроит с жильем и питанием.
Друзья поблагодарили и вышли на улицу. Воздух был чист и прохладен. Неподалеку на берегу быстрой речки мирно паслись коровы, тихо блеяли овцы.
— До чего хорошо! — глубоко вздохнул Буян.
— Не зря ты так хранил этот портрет, — заметил Дондок. — Он и в самом деле принес нам удачу!
— Да, здорово ему повезло — нашел портрет такого человека! — поддержал друга Ойдов.
…Дождливым осенним утром Сэнгэ отправился в хошунную школу. Рядом с ним бежал оседланный конь, для сына. Над степью висело хмурое серое небо. И мысли Сэнгэ были под стать этому небу: сумрачные и тревожные.
«Говорят, в монастыре объявился дьявол. В главном храме видели мычащий коровий череп. Во время службы вдруг заплакал ребенок, потом явилась женщина с обритой наполовину головой! Что только творится на свете, о боже! Неужто и впрямь мой родной сын накликал беду, а сам убежал нам на горе! Подумать только, оскорбил самого Цоржи-ламу! А этот Онолт тоже хорош! Вскружил мальчику голову своими баснями! Нет, надо вернуть Буяна на праведный путь!»
Целый день промокший насквозь Сэнгэ не слезал с коня. К вечеру он добрался до школы.
На улице весело играли ребята, но Сэнгэ не увидел среди них Буяна. Скрепя сердце он направился прямо к юрте учителя.
Онолт сидел за столом и что-то писал. Он поднял голову и посмотрел поверх очков прямо в глаза Сэнгэ.
— Здравствуй, дружище! — приветливо улыбнулся он старому знакомому.
Но улыбка быстро исчезла с его лица, когда вместо приветствия Сэнгэ буркнул в ответ:
— Я приехал забрать сына. Где он?
— Забрать Буяна? — нахмурился Онолт.
— Да, и немедля! Напрасно ты туманил ему мозги, старался оторвать от веры, от лам и наставников. Ничего у тебя не выйдет, Онолт, хоть и стал ты теперь большой шишкой. Буян — мой единственный сын, и я не дам сгубить его. Почему ты сделал это, Онолт? Разве я чем-нибудь обидел тебя?
— О чем ты говоришь? — изумился Онолт. — О каких обидах?
Сэнгэ промолчал. Он опустился на одно колено, достал трубку и выбил ее о деревянный настил.
Учитель подошел к двери.
— Буян! — позвал он.
В юрту в новом коричневом дэле, туго перехваченном кожаным ремнем, с красным галстуком на шее вбежал веселый, довольный Буян. Сэнгэ растерянно смотрел на него: кажется, Буян всем доволен. Он поцеловал сына и, явно успокоенный, уселся на корточки. Морщины на его лбу разгладились. Учитель заметил эту перемену и тут же решил ею воспользоваться.
— Послушай, Сэнгэ! — горячо начал он. — Много воды утекло с тех пор, когда мы с тобой работали на уртоне. Настали другие времена. Народная революция все изменила, разве не так? Твой Буян — отличный парень. Он сам потянулся к новому, сам пришел к нам. Вот увидишь, Буян станет образованным человеком, порадует тебя своими успехами. У него большие способности. Всего несколько дней, как он начал заниматься, а уже знает все буквы, читает букварь. Можешь гордиться своим сыном. Неужели же вместо того ты оторвешь мальчика от занятий, от школы, в которую он так стремился и которую успел полюбить всем сердцем? Неужели ты отдашь его этим извергам?
Сэнгэ помолчал, потом пробормотал нерешительно:
— Ну, что хорошо, то хорошо. Если ему здесь нравится, что ж, я не против. Но ведь я хотел выучить его на ученого ламу…