Страсти в неоримской Ойкумене – 1
Историческая фантазия
Михаил Огарев
© Михаил Огарев, 2017
ISBN 978-5-4485-0730-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Обращение к читателю
1. Перед Вами первая часть довольно редкого по стилю и содержанию двухтомного сочинения, жанр которого я определил бы так: «Производственный роман конца короткой эпохи Императорско-плебейской власти и перехода к неопределённому временному периоду власти Кланово-корпоративной».
2. Не удивляйтесь, что в те времена даже на производстве люди много и часто выпивали и весьма любили играть в шахматы. Народное желание «Хлеба и зрелищ» порой принимает самые разнообразные формы.
3. Все исторические и литературные несоответствия, которые наличествуют в рукописи, допущены автором специально и на совершенно трезвую голову.
4. Любые совпадения персонажей книги с реальными людьми – не более чем случайные, само собой. Как это и принято в подобных романах. А вот описанные события большей частью происходили в действительности. К сожалению.
5. И как обычно: морально-этических взглядов своих героев автор разделять вовсе не обязан.
Михаил Огарев.
Есть в сумерках блаженная свободаОт явных чисел века, года, дня.Когда? Неважно. Вот открытость входаВ глубокий парк, в далекий мельк огня.
Ни в сырости, насытившей соцветья,Ни в деревах, исполненных любви,Нет доказательств этого столетья!Бери себе другое – и живи.
Ошибкой зренья, заблужденьем духаВозвращена в аллеи старины.Бреду по ним. И встречная старуха,Словно признав, глядит со стороны.
Ещё возможно для ума и слухаВести игру, где действуют река,Пустое поле, дерево, старуха,Деревня в три незрячих огонька…
Души моей невнятная улыбкаБлуждает там, в беспамятстве, вдали;В той родине, чья странная ошибкаДаст мне чужбину речи и земли.
Но темнотой испуганный рассудокТрезвеет, рыщет, снова хочет знатьЖивых вещей отчетливый рисунок,Мой век, мой час, мой стол, мою кровать…
Беллия Стопани, римлянка. «Сумерки» (фрагмент)
Позиция первая. За десять месяцев до Трагедии
Белые фигуры: Пешечка из Римской Империи
1
Я, вообще-то, стою на поле «Амба-3». Оно коричневое такое, почти черное, из спрессованной фанеры и закопченных железобетонных плит – на их мрачном фоне моя белая точеная фигурка тревожно переливается каким-то больничным люминесцентным глянцем. Стою давно и надежно, можно сказать, вросла в этот крошечный участочек доски всеми природными ментальными корнями. За двадцать девять сыгранных временных циклов в своей личной партии c Судьбой я сподобилась на одно-единственное серьезное движение и, кажется, сумела-таки переместиться на малюсенькую клеточку вперед по направлению к Глобальным Жизненным Изменениям. Вот буквально только вчера. Правда, сама клетка пока что насквозь виртуальная, но и над этим ни к чему еще не обязывающим ходом я размышляла всю нынешнюю весну. Ну и доразмышлялась.
Не знаю, хвалить ли себя за это или ругать? С одной стороны, такой жизненный ритм очень уж медлителен, но с другой… Я неоднократно могла погибнуть в течение шестнадцатилетнего малоподвижного существования в государственном гимнасии на своем крайнем месте в первоначальной расстановке фигур. Так, в день совершеннолетия меня чуть было не задавила массивная шестиконная повозка с подозрительно не городским номером, нагло начинавшимся на «ТЮК» (цифр не помню). Неподалеку от поля «Цитадель-2» и в непосредственной близости от общественных серных терм, куда я, нарушая все правила дорожного движения, бойко и вызывающе скакала через скоростную вертикаль «Борис». Пардон, через улицу имени консулярия Бутомия Смелого. Прямо на алый факел светизария, которому пришлось краснеть и по долгу службы, и за мое легкомысленное поведение.
Это был первый из двух случаев в моей, в общем-то, скучной жизни, когда я едва не пострадала через примитивное транспортное средство. Второй произошел девятью годами позднее во время злосчастного бракоразводного процесса.
Следует признаться, что у истоков того грустного события стоял початый с утра алабастр моей любимой горько-сладкой настойки «Рябиновая амброзия» из фирменной греческой лавки «Археоптерикс», с помощью которой я заливала тоску-печаль по утраченному мужу. Фактически уже с полгода, когда выяснилось, что его коммерческие связи с одной из продавчих на рынке, некоей этруской Изольдией, закончились для последней «дамской задержкой».
Я утешалась очень старательно, и поэтому к двум часам пополудни, когда мне предписано было появиться на судебном заседании, ароматной липучей жидкости в заветной литрушечке оставалось уже не больше трети…
Вообще-то, я давно смирилась с тем, что Воввия удержать не смогу – по причине так и не излеченного бесплодия, которое мне подарило усиленное занятие в юности спортивной гимнастикой в сочетании с частыми публичными выступлениям на проскениумах в небольших лидийских городках. В результате я стала невероятно стройной, как горная козочка из пышных колхидских тостов, хотя по росту гораздо больше походила на недоразвитую жирафку. (Шесть футов без дюймика! Кажется, я обогнала даже высоченную парфянскую спортсменку, легендарную Эльвирию Саадию). Само собой, жировой прослойки никакой, пышных бедер тоже. Темные волосы, собранные в скромный кобылячий хвостик; остренький носик между немножко косящих черных глаз, несколько противных морщинок на лбу, полное отсутствие модной финикийской косметики, вот и всё. Одним словом, не слишком примечательная Грация Гракова – на пикничках и редких гостевых приемах просто госпожа Грациэлла, без надоевшего упоминания мужниного родового имечка. Примечательное соответствие внешности и характера.
И в придачу то-о-онюсенький писклявый голосишко, лишь из вежливости называемый мужчинами птичьим…
Ядреные ягоды рябины, всласть накупавшиеся в выдержанном коньячном морсе, придали мне чувство некоторой уверенности в предстоявшей борьбе за справедливый раздел имущества, нажитого супругами за пять лет совместного склочного прозябания. Я могла оттяпать изрядно добра, шантажируя Воввия жуткой перспективой дележки его фамильной трехкомнатной виллы улучшенной планировки.
К сожалению, в душной судебной зале мои специфические женские мозги (очень даже неплохие в трезвом состоянии!) начали функционировать весьма странно. Вопреки последней мирной договоренности я громогласным писком потребовала себе всю мебель плюс половину колесницы.
Деревяшки разных размеров на четырех ножках – это ладно, но бедный, вспотевший Воввий напрочь не мог сообразить, как я намереваюсь делить престижный конный экипаж. «Ты хочешь половину его нынешней стоимости? – искренне старался он понять. – Ага… В сестерциях или в статерах?» – «Нет! Желаю живьем! – вовсю верещала я в предчувствии близких слез. – И только заднюю часть!!»
Разобраться в этом на редкость вздорном желании было возможно, лишь воочию представив мою персону, отчаянно бьющуюся в силках правого переднего сиденья. Я периодически умудрялась так запутываться в пристяжном страховочном ремешке, что не всегда выбиралась наружу без посторонней помощи…
Меня долго пытались образумить – я намертво стояла на своем. Наконец, измученный муженек не выдержал и под благосклонным взглядом уставшего судьи чисто фигурально пригрозил глупой бывшей женушке, что она вообще ничего не получит!
«Глупая и бывшая», разумеется, только этого и ждала. Сразу и фонтаны малосольные брызнули, и речки соленые потекли…
Во время спешно объявленного перерыва я продолжала принципиально хлюпать в уголке с мученическим видом. Тут ко мне неожиданно приклеилось сизое лицо капказской наружности с намордованными колючками. Лицо, к моему удивлению, изъяснялось по-ромейски грамотнее многих присутствующих. «Вам срочно нужен хороший адвокат, – доверительно внушало оно мне, – а не то по миру пойдете! Могу порекомендовать! Себя, например…»
Явно сговорившийся с несправедливым судьей, Воввий начал беспокойно поглядывать в мою сторону, не без основания опасаясь, что простая и ясная процедура может затянуться на неопределенное время. Наконец, решившись, он подошел вплотную, бесцеремонно отобрал адвокатскую визитную карточку с типично колхидской фамилией «Швилиман» и сделал беспроигрышный ход. Совершенно убитым, притворным голоском мне было объявлено, что я получу требуемое в ближайший выходной день. «Приходи и забирай. Хоть передок, хоть задок, хоть всю „пятерку“ целиком…»